Я обошел центр города и свою старую округу, остановился в полудюжине детских притонов, не слишком отличавшихся от гадюшника Фрэнки, но так нигде не нашел и следа Кэт. Прыщ ошивался у рыбного рынка Фултон – пытался досыта наплаваться с утра, пока надвигавшаяся гроза не обрушилась на город, – и он рассказал мне, что прошлой ночью обработал ряд домов в Вест-Сайде вместе с кучкой наших старых приятелей. Домой они отправились лишь рано поутру и по пути заскочили пропустить пару бадеек пива в подвальном кабаке на Бликер-стрит. Однако и он ничего не видел и не слышал о Кэт, что вполне могло обнадежить: если бы с ней и впрямь что-то случилось, слух этот облетел бы наш круг ой как быстро. Но где же, черт побери, эта девчонка?
Еще раз заскочив к Фрэнки (по счастью, уложенного мною мальчишки-итальянца нигде не наблюдалось), я наконец нашел начало разгадки: подсобив мне у Пыльников, Бетти вернулась и обнаружила, что ее дожидается Кэт. Чувствовала та себя, похоже, совсем из рук вон, почему и прекратила следить за логовом Пыльников: ее скрутила страшная боль в желудке и кишках – странный недуг, который ни она, ни Бетти не смогли опознать или облегчить. Услышав, что я вернулся в город, Кэт решила направиться в дом доктора и дождаться меня, поскольку, как она поведала Бетти, я мог достать кой-какие лекарства, которые что надо помогали с такими неладами (она имела в виду докторов запас камфарной настойки). Бетти захотела было пойти с Кэт, которую начало довольно сильно рвать, но Фрэнки до сих пор был зол на ее утренний побег, и потому Кэт пришлось отправиться одной, и сейчас она, видимо, находилась на 17-й улице.
Я кинулся назад к парку Ратуши ловить кэб, рисуя в воображении Кэт, совсем скорчившуюся там, где она однажды уже пряталась, – среди зарослей живой изгороди вдоль границы переднего двора доктора. Тогда она выглядела совсем не ахти, а после странного отчета Бетти я и не ожидал, что сейчас найду ее в лучшем состоянии: внезапный ее уход от Пыльников, видимо, означал очередную нехватку марафета, воздействие коей она сейчас и испытывала. Мы повторим лечение, которое так помогло ей в прошлый раз, пусть это и будет стоить мне очередной нотации доктора – но так я хотя бы смогу помочь ей, когда приведу в дом.
Я нашел ее там, где и рассчитывал: она свернулась, точно новорожденный котенок, в зарослях в углу двора, в обычном своем летнем платье: старой легкой вещице, выдававшей все еще формирующиеся изгибы ее юного тела. Она спала, крепко прижав сумку к желудку, и быстрыми короткими вздохами глотала воздух. На земле рядом с ее кудрявым затылком была пара лужиц рвоты – на самом деле скорее желчи, если вспомнить, сколько ее уже рвало, – а лицо Кэт было цвета старой золы. Под глазами образовались большие угольно-черные круги; а взяв ее руку, я заметил, что ногти начали приобретать странный и тревожный оттенок, как будто на них наступили.
Даже я видел, что сейчас ей куда хуже, чем в прошлый раз.
Я убрал пропитавшиеся потом пряди белокурых волос с лица Кэт и понял, что кожа у нее удивительно холодна на ощупь; а чтобы разбудить ее, мне пришлось добрую минуту осторожно похлопывать ее ладони и звать по имени. Начав приходить в себя, она совсем резко схватилась за живот, потом снова начала тужиться рвотой, но уже ничего не вышло. Я помог ей сесть, голова ее покачивалась, она, кажется, не могла сосредоточить взгляд своих голубых глаз.
– Стиви… – выдохнула она, падая мне на грудь. – О боже, какая ужасная боль в животе…
– Знаю, – ответил я, пытаясь поднять ее так, чтобы можно было втащить внутрь. – Бетти сказала мне. Сколько ты уже без порошка, Кэт?
Она покачала головой, как могла, совсем чуть-чуть:
– Это не то. У меня целая жестянка, да и без того все утро его дула. Это что-то другое…
Когда она встала, боль в животе вроде как слегка ослабла, и она смогла наконец увидеть мое лицо.
– Ну, – прошептала она, едва улыбаясь, – вечно, как мы видимся, я не в лучшей форме, да?
Я улыбнулся в ответ, как только мог, и убрал другие пряди с ее лица.
– Ты поправишься. Просто надо доставить тебя внутрь и привести в порядок.
Она туже ухватилась за мою рубашку – с видом очень обеспокоенным и, пожалуй, даже немножко пристыженным:
– Я старалась, Стиви… я сказала твоему другу мистеру Муру, что присмотрю за ребенком, и я вправду старалась, но боль стала такой невыносимой…
– Все хорошо, Кэт, – сказал я, прижимая ее сильнее. – Ты молодец – у нас теперь за этим местом следит другой человек. От которого Либби не сможет убежать.
– Да, но сможет ли он убежать от нее, Стиви? – хрипло проговорила Кэт.
– Этого и не понадобится, – ответил я. – Наш парень не из таковских, Кэт, – он сможет ответить ей сполна.
Кивнув и слегка запнувшись, когда я подтащил ее к входной двери, Кэт попыталась сглотнуть; действие это явно далось ей с немалым трудом.
– Тогда он должен быть хорош, – выдохнула она, покашливая. – Потому что, говорю тебе, Стиви, – эта женщина просто конец этого распроклятого света…