– Не могу позволить себе думать о Майлзе. Нужно выбросить это из головы. Все равно его не вернешь.
Но легче сказать, чем сделать. Куда ни глянь – все напоминает о муже. Внизу, рядом с гигантским зданием «Бэнк-оф-Чайна», высилась башня офиса Майлза, как ребенок, прячущийся под материнским крылом.
Она закрыла окно шторкой, но Майлз был и в самолете – повсюду. Мягкие светло-коричневые кожаные кресла, которые он с такой любовью выбирал сам, когда они переоборудовали самолет. Соседнее сиденье еще хранило слабый отпечаток его тела. Его добрые глаза смотрели на нее с портрета на стене.
Майлз пытался сделать Лайзу счастливой, но даже этот удивительный человек не мог достичь невозможного.
Только когда самолет стал снижаться, она вспомнила, что они провели на Бали медовый месяц. И вдруг поняла, что не стоило сюда прилетать. Это неуважение к памяти покойного.
Слишком поздно. Она сказала инспектору Лю, что будет на Бали. Пока дело не закроют и пресса не потеряет к нему интерес, остров останется тюрьмой, которую она сама себе выбрала.
Вот во что превратилась ее жизнь: в смену тюрем. Некоторые были роскошными вроде этой. Другие – те, что были давным-давно, – холодными, темными и одинокими. Но сколько она себя помнит, никогда не была свободной. И теперь сознавала, что никогда не будет.
Она закрыла глаза, и воспоминания снова одолели ее. А может, не воспоминания? Может, просто сон?
Она позволила себе уплыть в этот сон.
Позитано был прекрасен. Так прекрасен, что она почти простила ему Францию. Отель был старым и респектабельным. Клиентура – богатой, но не вульгарной. В основном европейская аристократия.
– Не можешь устоять перед титулом, дорогая, – поддразнивал он.
Ей нравилось, когда он ее поддразнивал. Это напоминало о прежних днях.
– Ты бы все отдала за маленькую коронку на своей хорошенькой головке, верно? И она тебе пойдет. Я бы сказал, ты для этого рождена.
Они сидели в баре у бассейна, пили мартини и любовались закатом.
«Жаль, что мы не можем делать это чаще. Просто чтобы расслабиться», – подумала она.
Бармен призывно улыбнулся, вновь наполняя ее стакан. Красивый, с оливковой кожей, темными волосами и лукавыми миндалевидными глазами. На какое-то мгновение она запаниковала, боясь, что муж увидит эту улыбку и рассердится. Странно, что с ним она чувствует себя в такой безопасности и все же постоянно находится в страхе. В страхе перед собственным мужем!
Но он ничего не замечал и, похоже, больше интересовался стариком, игравшим в карты с дочерью на другом конце стойки, чем ею.
Они допили коктейли и вернулись в комнату, когда солнце уже исчезало за горизонтом. Как только за ними закрылась дверь, муж повернул ключ и разделся, бесстыдный, как дикарь, в своей наготе. А почему бы и нет, с таким-то телом?! Даже Микеланджело не мог бы изваять лучше.
– Я видел, как тот бармен на тебя смотрел.
Он подошел ближе, и волоски на ее руках встали дыбом.
– Я… я не знаю, о чем ты… – пробормотала она, заикаясь. – Никто не смотрел.
Он толкнул ее на кровать.
– Не лги мне! Тебе нравилось, как он на тебя смотрел, верно? Ты хотела его!
– Неправда!
Сильные руки сомкнулись на ее шее.
– Правда. Ты и этого старика хотела, того, что в баре? А?
Он насильно раздвинул ее ноги коленом.
– Давай посмотрим правде в лицо: он стар и богат. Больше в твоем стиле.
– Прекрати! – взмолилась она. – Я хочу тебя. Только тебя.
Но на самом деле она больше всего хотела, чтобы он не останавливался. Муж возбудился. Впервые за много месяцев.
Она потянулась к нему, царапая голую спину, выпутываясь из трусиков бикини, в отчаянной спешке вобрать его в себя.
«Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он занялся со мной любовью! Я так давно не…»
Но он после долгого поцелуя сделал то же, что и всегда: обхватил ее руками и подождал, пока она не заснет тревожным сном измученного человека.
На этот раз ждать пришлось долго. Наконец ее грудь стала мерно вздыматься, и он понял, что может пошевелиться. Выскользнул из постели, прошел по гостиничному коридору. Во дворе было темно, как в могиле, но он знал, куда идет. За главное здание, мимо теннисных кортов, к низкому строению, где жили служащие.
Он дважды постучал. Дверь открылась.
– Я уже решил, что ты не придешь.
– Прости. Не мог освободиться раньше, – прошептал он, целуя в губы бармена с миндалевидными глазами.
– Пойдем в постель.