Выстрелы. Я похолодел, уже начав было прикидывать, как объясню свое присутствие в подвале. А потом понял: это не выстрелы, а шутихи, там, снаружи. Должно быть,
Вновь оказавшись в гостиной, я расслышал смех кучки детей с улицы. Потом запустили еще шутих — звук их был резким и пугающим по сравнению с отдаленным глухим громом крупных фейерверков за рекой. Я быстро огляделся. Дитя мы этой ночью не получим, я это прекрасно понимал, но и уйти с пустыми руками я позволить себе не мог. Должно же найтись хоть
Я покосился на секретер и вспомнил, чт
Когда я откинул крышку, первой реакцией моей оказалось разочарование: там не было ничего, кроме писем в маленьких деревянных ячейках да стопки бумаги на обветшалом сукне столешницы перед ними. Прежде чем обратно все закрыть, я решился превозмочь свой воровской инстинкт, говоривший о бесполезности подобных вещей, и подхватил почитать кое-какие бумаги — поступив, как впоследствии выяснилось, мудро.
Сначала они не представляли для меня смысла. Те, что сверху, были написаны на почтовой бумаге больницы Святого Луки — адресованы Элспет Хатч и, похоже, являли собой кучку бюллетеней касательно состояния ребенка по имени Джонатан. Под ними располагалась стопка больничных приемных анкет, относившихся, по видимости, к тому же ребенку. И, наконец, обнаружилась пара сложенных старых газет, датированных двумя годами ранее. Я вернулся к документам о госпитализации, не понимая, что именно ищу и зачем: они сплошь были заполнены слишком непонятным почерком, казались слишком заумными…
Но потом я различил слова, заставившие меня похолодеть. В самом низу одной из анкет имелось заранее впечатанное слово «ДИАГНОЗ» — а рядом с ним кто-то небрежно набросал «ДЫХАТЕЛЬНАЯ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ, ЦИАНОЗ».
Мне этого хватило. Я схватил всю стопку бумаг, запихал их под рубашку и захлопнул секретер. Я не сомневался, что обнаружил нечто, не сомневался, что не упустил…
— Не двигайся, маленький ублюдок!
Я поступил ровно как мне и велели. Меня застукивали и раньше, а когда к тебе обращаются с таким приказанием, обычно лучше ему последовать, пока не будет возможности посмотреть, с кем и чем ты столкнулся. Приподняв руки, я медленно обернулся туда, откуда доносился хриплый, отчаянный и некоторым образом знакомый голос — к главной лестнице.
На ступенях стоял, надо полагать, Михей Хантер. Выглядел он вроде лет на пятьдесят с небольшим и облачен был в весьма линялую ночную рубаху. Из-под нее виднелись две костлявые белые ноги, а его серое, обрамленное сединой лицо с точно того же оттенка неряшливыми усами явно имело безумное, затуманенное выражение как следует употребившего недавно заядлого морфиниста. В руках он нетвердо держал, похоже, нарезной мушкет, и когда я обернулся к нему, уставился на меня с диким недоверием.
Глава 24
Мне за всю мою жизнь говорили массу странных вещей, но ничто не могло сравниться вот с этим. К тому же бедный старый дурачина
Но тут на улице взорвалась новая порция шутих, и Михей Хантер развернулся, направляя свой мушкет на входную дверь.
— Вот как! — заявил он с решительностью, отчасти вытеснившей страх. — Да ты не один, мятежник! — Он прижал мушкет к плечу, готовый, похоже, сражаться с любым, кто бы ни ворвался в дверь. — Ну давайте же, вы, ублюдки…
— Хантер!
И Хантер, и я дернули головами к коридору, из которого донесся голос детектив-сержанта Маркуса.
— Хантер! — вновь воззвал Маркус через кухонное окно, заставляя старика по новой перепугаться. — Вольно, солдат! Это приказ!
— Капитан? — пробормотал Хантер. — Капитан Григгс?
— Я же приказал тебе — вольно! Ты ранен — и негоден к строевой! Ты нам не нужен, солдат, — марш назад в госпиталь!
— Я… не понимаю… — Хантер снова покосился на меня, потом быстро оглядел дом. — Где Либби? Мне нехорошо!
— Вперед! — настаивал Маркус. — Брось оружие и возвращайся в госпиталь!
— Но я… — Хантер медленно опустил ружье…