— Я так не «решал». Я это чувствовал. Я был неопытным молодым человеком, Стиви, чьи отношения с собственной матерью потерпели неудачу где-то в самом главном. Я не мог не принимать на себя ответственность за ее провал — именно из-за того, о чем мы уже говорили. «Неестественно» считать свою мать повинной в ужасных ошибках. Поэтому я похоронил эти чувства и начал искать женщину, чье поведение смог бы переделать. Одно счастье — другая, столь же примитивная часть моего разума сказала мне, что нельзя приносить всю свою жизнь в жертву подобному предприятию. Так что я распрощался с Фрэнсис. — Он поежился на ветру. — Тем не менее это весьма интересная техника — оставить человека в прошлом, чтобы найти его или ее где-то еще. И
— Да-а, — протянул я, тихонько изумляясь тому, что он — как обычно — сумел рассказать именно о том, что беспокоило меня самого, вовсе не касаясь при этом моей жизни.
Потом меня посетила собственная конструктивная мысль:
— Так это ж вроде того, чем мы сейчас занимаемся.
— Неужели?
Я кивнул:
— Мы оставили сестру Хантер в Нью-Йорке, чтобы поехать и разыскать на севере Либби Хатч. Одна только разница: они не
Доктор докурил сигарету и заключил:
— Знаешь, возможно, у тебя есть дар к этой работе, Стиви. — Он огляделся, потом ткнул окурок в ближайшую корзину с песком: — Ветер, похоже, крепчает. Мы заказали завтрак. Для тебя бифштекс и яйца. Спускайся, когда будешь готов.
Он бросил на меня самый быстрый из своих взглядов вместе со столь же быстрой, но ободряющей улыбкой. Потом, скрестив руки, пошел обратно к трапу — несколько неустойчивом на этом разлившемся участке верховьев Гудзона — и исчез внизу.
Я развернулся и посмотрел на Палисады, нащупывая в кармане пачку сигарет, — но потом решил воздержаться. Горизонт передо мною был прекрасен, но и из нашей каюты он смотрелся бы точно так же, и я внезапно понял, что настроение мое поменялось, и я больше не хочу оставаться один.
— Ну, Либби Хатч, — изрек я, взглянув на широкие просторы Гудзона и, отвернувшись, пробарабанил пальцами по поручню, — теперь тебе негде спрятаться…
Я поскакал вниз по тому же трапу, которым прежде спустился доктор, не оглядываясь на воды за нами.
А если бы удосужился бросить хоть взгляд в том направлении, то заметил бы маленький баркас на паровом ходу, идущий вслед за «Мэри Пауэлл» со всей скоростью, кою позволял его небольшой котел. А если бы, узрев вышеупомянутое судно, прищурился и всмотрелся повнимательнее — различил бы крохотную фигурку, стоящую на баке: фигурку, чьи мрачные черты, густые волосы и мешковатые одежды немедля бы узнал. Но сколь тщательно бы я ни глядел, все равно не увидел бы целого арсенала странного восточного оружия, что вез с собой этот таинственный маленький человек, — потому что он скрывал его от посторонних взглядов до тех пор, пока не готов был напасть.
Глава 28
Когда я только поселился у доктора и, среди множества прочих вещей, принялся изучать историю страны, он заключил, что для начала лучше всего выбрать что-нибудь поближе к дому. Поэтому большая часть моих ранних путешествий в то место, кое представлялось мне глубокой тьмой, — в историю мира до моего в нем появления, — слагалась из книг по истории города Нью-Йорка и штата Нью-Йорк. Помимо этого, я совершил с доктором несколько поездок на север, когда ему нужно было посетить исправительные дома и психиатрические больницы, располагавшиеся по всей Гудзонской долине, а еще сопровождал его в поездке в Олбани, где он давал свидетельские показания на разных комиссиях о том, как государству следует обращаться со своими душевнобольными гражданами. Так что прекрасный — пусть и слегка зловещий — пейзаж, окружавший нас в тот день весьма приятного путешествия на борту «Мэри Пауэлл», был мне знаком — и все же по пути вверх по реке меня посетило странное ощущение, какого я не испытывал раньше ни в одной из прошлых поездок. Я понял, что меня гораздо больше беспокоят не туманные горы и зеленые поля, раскинувшиеся на берегах (обычные предметы изучения для туриста), а сами города, переходящие в предместья, и масса фабрик, построенных за эти годы (и продолжающих строиться) вдоль реки. Иными словами, растущее присутствие людей — там, где, как я знал, всего какую-то сотню лет назад были дикие пустоши — почему-то ложилось тяжелой ношей на мои мысли.