Ангел в эфире

В коридоре Настя нос к носу столкнулась с Ирой Ларионовой. Ларионова была тоненькая, поганкиной бледности блондинка, которую взяли в «Побудку» с загибавшегося «дециметра». Ее изящной прорисовки личико неизменно сохраняло приветливо-равнодушное выражение, отчего казалось, что его обладательница никогда не переживает по поводу столь докучных и эфемерных материй, как карьера, рейтинг или тематика простеньких, без божьей искры репортажей, которые она с легковесной регулярностью (как казалось Насте) поставляла в эфир.

— Очень мило выглядишь, — весело защебетала девушка. — Новый крем? Или стрижка? Вчера была в одном косметическом салоне, там сейчас скидки, хочешь, адрес черкну… Кстати, Макухина справлялась о тебе…

— Макухина? — Настя удивилась. — Что ей нужно?

— Знаешь, у этой стервы нет привычки плакаться мне в жилетку… А зря! Может, тогда бы мой конвертик… — Ларионова помахала конвертом, похожим на тот, в котором им обычно выдавали зарплату, — каждому отдельно и конфиденциально, под расписку о неразглашении суммы, — стал бы гораздо толще!

И она зацокала по коридору на вихляющихся каблуках.

Настя тут же забыла о Макухиной. Еще вчера она истерично обдумывала обстоятельства своего увольнения, воображала унижения, которые ей придется пережить после позорного возвращения домой, — а теперь… Свершилось! Она — ведущая! Кто бы мог подумать…

Когда первый восторг слегка поистрепался, мысли девушки переключились на предстоящее интервью… Забавно будет встретиться с Земцевым, — и не где-нибудь, а в Москве, в студии телеканала, на котором (и в этом не приходится сомневаться) ей отныне суждено играть первую скрипку. Увлеченная своими планами, Настя не стала выяснять, зачем ее искала Макухина. Может быть, чтобы выдать деньги, зарплату…

Да, Макухина — это всего лишь деньги, зарплата, те жиденькие рублишки, которые им выдают в тощих конвертиках… Но Насте, которая всегда считала себя выше низменного прагматизма, меркантильного копейничанья, выше черной гонорарной зависти коллег, сейчас было не до финансовых проблем. Куда больше ее занимали вещи сугубо профессиональные: когда состоится ее дебют в качестве ведущей, как ей себя вести, во что одеться, каким тоном задавать вопросы собеседнику… Лучше всего, пожалуй, подойдет отвлеченно-беспристрастная манера речи, без заискивания, без явного пиетета перед собеседником, с аристократическим отстранением, с тонкими изящными шпильками — всем тем арсеналом тайных средств, который позволит сделать интервью острым, но не скандальным: ведь скандальность противоречит самой физиологии утренней, изначально оптимистичной передачи. Впрочем, жаль, что противоречит. Очень жаль…

А еще ей надо решить, как вести себя с Гагузяном. Хотя что, в сущности, можно предъявить ему по гамбургскому счету? Смахивание воображаемых пылинок с женского плеча? Касание ладонью, более придуманное, чем реально бывшее? Еле заметное прикосновение к волосам? Однако стоит звякнуть Шумскому — во-первых, сообщить, что ей предложили стать ведущей: все же старичок кое-что сделал для нее, пусть и не так много, как мог, как обязан был сделать по тем давним, практически родственным связям с ее матерью… Во-вторых, добавить постскриптумом, сопровождая свое замечание удивленным смешком: мол, на студии его, Шумского, считают ее отцом, непонятно почему, так что пусть не удивляется, если вдруг услышит…

Конечно, в ответ дядя Захар наговорит ей всяких приятных вещей. Наверное, начнет расспрашивать о матери, скажет, что он почел бы за честь иметь такую дочку, красавицу, умницу, семь пядей во лбу, семь футов под килем, заверит, что и впредь станет ей помогать и что, если у нее вдруг будут проблемы, он всегда поможет ей их разрулить, ведь по большому счету он за нее в ответе, поскольку отчасти по его вине (старческий подкашливающий смешок) Настя и попала в останкинский серпентарий… После чего они оба рассмеются сердечным смехом, как смеются люди одного уровня,‘Воспитания, одних интересов, смеются межстрочно, пунктиром, так, что другим может быть неясно, над чем они так самозабвенно веселятся.

То есть он должен ей сказать все это как человек в возрасте, к тому же друг ее матери и вообще знакомый семьи, порядочный человек — для своих порядочный, конечно, для тех, кто с ним в связке, кто с ним по жизни идет ноздря в ноздрю, а для остальных — по-разному, как придется…

Но дядя Захар неожиданно нарушил все ее планы, позвонив первым, когда Настя еще не успела приготовиться к разговору. И он звонил ей не для того, чтобы выслушать обтекаемые, обкатанные во рту благодарности, а для того, чтобы кое-что разузнать у нее. Но что же?

Прервав поток словесных округлостей, которыми от-репетированно сыпала его протеже, он настороженно буркнул:

— Что там у тебя с Макухиной?

— Ничего, — оправдываясь, пролепетала Настя. — Мне предложили стать ведущей.