Ангел в эфире

— Бесов — сын Цыбалина? — не поверила Настя.

— Музыкант он, естессно, гениальный, но… Был! Пока не сторчался… Вчера я наткнулся на него в нашем буфете, у него вид как у вурдалака. Наверное, приходил к своему папаше башлей просить. Видно, того, по клубам чешет, на «снежок» не хватает.

— Неужели фамилия Беса — Цыбалин?

— Ну да! Да об этом вся Москва знает, Настюха… Понятно, нашему Главному не в радость такой сынок, он вообще делает вид, что такого родственника у него нет, — чтобы не испортить репутацию. Раньше, говорят, он его лечил, за границу вывозил, в клинике запирал — а все без толку! Теперь они вроде бы окончательно разбежались.

Настя нервно закусила губу. Главное — не показать, что она страшно заинтересована рассказом Валеры. Главное — не выдать себя, это главное…

Но почему… Ведь ничего не было… И теперь ничего нет… И дальше ничего между ними не будет… Никогда.

Выйдя из монтажной, Настя прямиком отправилась в редакцию. С главным редактором Антоном Протасовым у них издавна сложились приятельские отношения. Это был простой (простоватый! — возразила бы придирчивая Наталья Ильинична) сорокалетний мужчина, моложавый внешне, даже несмотря на залысины на лбу. Протасов начинал на ТВ телеинженером, потом в сумасшедшие девяностые годы (виртуозно рокировавшие князей с грязью, свиней с калашным рядом) переквалифицировался в репортеры, потом в стрингеры, работал специальным корреспондентом в горячих точках, но по наступлении тридцати пяти лет, вследствие, наверное, их отрезвляющего, стреноживающего влияния, осел в редакторах, на скучной, но напряженной работе, в скучной, но нужной программе, на высоком, но вполне заслуженном окладе.

Настя готовилась обсудить с Антоном предстоящее интервью с Земцевым. Нужно было расставить смысловые акценты, обкатать вопросы — короче, тщательно подготовить свой дебют в качестве ведущей, свою очередную победу в пику тайно-неудачливому роману с Бесом.

Однако в кабинете главного редактора вместо его миролюбивого хозяина внезапно обнаружилась Макухина, которая смело оккупировала хозяйское место, — с грозным просверком под белесой, карандашом очерченной бровкой, с надменным выпятом нижней губы. Финансистка имела такой страшный вид, как будто находилась в пыточном кабинете, вооруженная плеткой-семихвосткой, булавой или держала в руках меч-кладенец, голова с плеч…

— Вы, Плотникова, поначалу казались мне образцом бескомпромиссного журналиста. По крайней мере, с этой стороны мне вас рекомендовали, — начала Макухина без околичностей. — По крайней мере, именно на эти ваши качества рассчитывало руководство канала, приглашая вас на работу…

Настя виновато опустила глаза.

— Но вы, без году неделя на канале, стали заниматься неблаговидными делами… Делишками, я бы сказала! «Джинсой»!

— «Джинсой»? — задохнулась девушка.

— Именно, — отрезала Макухина. — Я знаю, Протасов не поручал вам приготовить материал об этом вашем «Фонтане»… Сколько вам заплатили за рекламу нового препарата? И кто? Назовите фармацевтическую компанию! Чистосердечное признание в ваших же интересах!

— Мне не в чем признаваться, я… — начала Настя, но суровое «Впрочем, это не важно» прервало поток испуганно слипшихся во рту слов.

— Вы нарушили главный принцип нашей работы: никакой «джинсы»! Вы уволены!

— я…

Настя беспомощно обернулась на Протасова, тот лишь оторопело взирал на всевластную Макухину. Бесстрашный стрингер, прошедший Чечню и Белград, трясся перед бескомпромиссной финансисткой, подмявшей под себя всех и вся — своими белыми конвертиками и своими красивыми словами о журналистском долге…

Но как же интервью, как же Земцев, как же Москва, как же мечты, надежды…

— Вы уволены, Плотникова! Сдайте пропуск-и журналистское удостоверение, подпишите обходной лист. Все!

Да, она пойдет и признается во всем… Покажет исходники, объяснит… Они поймут: она решилась на этот шаг лишь из-за хронического бестемья. Ведь недавно сам Гагузян дал журналистам карт-бланш: снимайте что хотите. А она сняла то, что. снаружи похоже на «джинсу», но не «джинсовое» ни в одном своем кадре — ведь она все выдумала, от первого до последнего слова. И никакого препарата нет, никакой «фонтан» не взмывает перламутровой, с мраморным отливом струей в небеса. Однако признаться в этом — означало собственноручно расписаться в своей журналистской беспомощности. Невозможно!

И какое затмение тогда на нее нашло? Ведь не будь этого материала, какой прекрасной оказалась бы ее телевизионная судьба! Ну, сдала бы она выпускающему слабый сюжет — ее провал мгновенно забылся бы, едва она очутилась бы в кресле ведущей. И зачем она решилась на эту «псевдоджинсу», ведь не девочка же, простушка, первый день на ТВ… Увы, сделанного не воротишь.

Конечно, Валера засвидетельствует, что она самолично придумала чудо-препарат. Что она сочинила и его название, и приплела ему мнимую панацейность. А Пустовалов и вся съемочная группа удостоверят правоту его слов — ведь снимали они лекарство от псориаза, а не средство для потенции. Но только эта их защита для Насти — как нож под дых, нестерпимо. И зачем же она…