Ангел в петле

Через золотой свет и звенящую тишину, вдруг перекрывшую взрывы метели, он услышал, как открылась дверца. Савинов дрожал. Но не от холода. Ему было страшно. И больно. Он знал, что еще раз не выдержит этой пытки. А серая тень уже вырисовывалась в золотом потоке, приближалась к нему, становилась яснее. Но приближалась несмело, точно с опаской…

С первым звуком голоса Савинов отпрянул.

— Вы… не ранены? — осторожно спросила тень.

Он отступил, покачнулся. Тень расплывалась у него перед глазами. Она плавала в золотом свете, как плавает алый лоскуток в пламени свечи.

— Не молчите, — проговорила тень. И тотчас переспросила: — Вы в порядке? Я едва не сбил вас…

Но Савинов молчал. Он слушал. О, этот голос! Он звучал как сто самых прекрасных, удивительных и волшебных виолончелей мира! Даже поверить было трудно, что такое возможно…

Но это было, и ни с кем-нибудь, а именно с ним. Здесь, на этой дороге. Где пела на все голоса метель, бросалась вперед, без оглядки. Стелилась, притворно затихала. И бежала вновь, заплеталась в косы, звала за собой…

И тогда Савинов упал на колени. Он закрыл обмороженными руками лицо и почувствовал, что последнее тепло, оставшееся в нем, рвется наружу. Это были слезы — горячие, обжигающие.

— Аня, помоги!

Хлопнула еще одна дверца. В золотом свете осторожно выплывала еще одна тень.

— Что с ним?

А это была скрипка. Пронзительная и нежная одновременно. И звучала она еще волшебней ста виолончелей!

— Он почти замерз, бери его, скорее!

Савинова взяли под мышки, помогли подняться. Бережно, стараясь не причинить боль, посадили в машину. Захлопнули за ним дверцу. В тесном салоне жигуленка пахло так, как, наверное, пахнет в райском саду, где аромат чудесных яблок не покидает тебя ни днем ни ночью.

Автомобиль бежал по дороге в сторону города — торопился; деловито урча, точно говорил: «Доберрремся, будьте покойны!».

— Как вы оказались на дороге, ночью? — беспокоился хор виолончелей. — Попали в аварию? — Вопросительный тон сменил повествовательный. — Я думаю, он улетел с трассы. — Это виолончели говорили со скрипкой. — Машина где-нибудь в кювете. Он уже часа два на морозе, не меньше…

— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросила скрипка. — Вы можете говорить? — Тревожно затихнув, она выжидала. — Ты прав, — поделилась с виолончелями скрипка, — он совсем закоченел. — И опять к нему. — Кто вы?..

Савинов пошевелился.

— Я не знаю, — слабо ответил он, — не знаю…

— Слава Богу, — вздохнул хор виолончелей. — Кости целы. Говорит. Просто шок. Он оклемается, — заверил хор взволнованную скрипку, — честное слово.

Зашипело радио, настраиваясь на волны. Обрывки, обрывки. И уже через несколько мгновений негромко в салоне потекла музыка. Старая мелодия что-то нежно и ласково шептала на ухо Дмитрию Павловичу Савинову. И он, свернувшись калачиком, слушал ее, уткнувшись лицом в сиденье автомобиля.