Ангелика

— Ты сама чуткость, само прощение, — сказала она. — Ты прав. В последние дни я словно женщина в тумане, и уронить эту лампу… я не удивлюсь, если ты воспретишь мне притрагиваться к чему бы то ни было в этом доме. Однако ты спас нас, Господь тебя благослови.

Его губы скользили по ее лбу.

— Ты должна быть осторожнее, — прошептал он ей в волосы. — Вы с девочкой слишком драгоценны.

— Могу я подарить ей поцелуй на ночь?

Джозеф сопроводил ее, неизменно держась в двух шагах позади. Ссутулившись, он застыл в проеме, а она лобызала веки дочери, что дрожали, словно у котенка. Ангелика прошептала:

— Мамочка, я видела летающего человека. Он был верхом на розовом и синем звере со страшными зубами.

— Я прогнала его, сладкая любовь моя, — отвечала Констанс, укрывшись от Джозефова взора. — Спи, спи.

Страж отвел Констанс обратно в постель, баюкая ее перебинтованную руку с преувеличенной, насмешливой заботой, маскируя угрозу насилия нежностью, и новое распределение ролей в доме сделалось ясным до ужаса.

XXI

Она была пробуждена внезапно этим шепотом: «Девочка», — и глаза ее узрели новейшую картину развращения: он сидел в дальнем углу, уже одевшись, заново выбрив до блеска щеки, прилизав волосы, оклеив чело пластырем, держа на коленях Ангелику, из-под ночной рубашки коей выглядывали рассогласованные ножки — пародия на живописных мать и дочь. Заметив, что Констанс сконфуженно моргает, они захихикали. Она проспала все на свете; ей следовало свидеться с Норой прежде Джозефа.

— Ты уже был внизу? Приготовила ли Нора завтрак? Ты должен был меня пробудить. Ангелика, пойдем со мной вниз, предоставим папочку самому себе.

— Нет, — ответствовал он с ледяной улыбкой. — В данный момент я подпал под чары Ангелики.

Сбегая в кухню и шеей ощущая гудение крови, она слышала его елейные речи: «Твоя мамочка, Ангелика, понимаешь, она…»

— Ваша рука, мэм, — начала Нора, но Констанс прервала ее настойчивыми указаниями; она умоляла ирландку притворно выказать радость, ибо синий сосуд нашелся, печаль, ибо он разбился, и стыд, ибо Нора стала причиной треволнений хозяина и ранения девочки.

— Мэм, я не могу, — замялась Нора, однако Джозеф уже нисходил по лестнице, неся с собой Ангеликин смех.

— Смотворно! — восклицала Ангелика. — Совершенно смешеторно!

Нора облобызала Ангелику, пока Джозеф взирал на них; лицо его оставалось нечитаемым.

— Твоя мама мне все сказала. Ты порезалась, деточка?

— Нет! — сказала Ангелика. — Это розовый тигр укусил мои пятки!

— Ангелика, довольно, — сказала Констанс. — Нора, она повредилась через принадлежащий тебе предмет.

— Мэм?

— Если ты ценишь свое место, тебе следует трудиться с большим тщанием.

— Да, мэм.

— Нора, — заговорил Джозеф медленно и победительно. — Твоей хозяйке нехорошо. Она нуждается в отдохновении. Проследи, чтобы ничто не нарушало сегодня ее покоя и одиночества. Никаких посетителей, прошу тебя, — и займи Ангелику, дабы она не обеспокоила свою мать. Я выразился понятно?

— Да, сэр.

— Полагаю, мои предписания будут выполнены в точности.

— Конечно, сэр, — отвечала служанка, потупив взор.

Он поднялся.

— Ну, Ангелика, поцелуй-ка нас, — сказал он, заводя новый порядок утреннего отбытия. Все сместилось. Дитя коснулось влажными губками отцовской щеки. Уголки его и ее рта встретились. — Прощай, Констанс.

Он ушел, и ни ребенок, ни прислужница не встретились с нею взглядом.

— Нора, — начала она, — мы не станем понимать его буквально. Он преисполнен стремления…

— Мэм, я никогда не говорю ничего против прикати мистера Бартона. Я знаю, вы бы не хотели, чтоб я ослушалась.

— Что такое ты говоришь?

— Мэм, я не могу причинять ему беспокойство. И вы тоже, вам надо…

— Что мне «надо», тварь? Ты смеешь советовать мне, как разбираться с моими невзгодами? Ты?

— Пожалуйста, мэм, мне надо заняться работой, а вам надо выспаться, отдохнуть, как и сказали хозяин. Я принесу чего-нибудь, чтоб вы уснули. Ангелика, а ну бегом играть на фортепьяно, как хотела бы того твоя мамочка.

Хотела бы? Она что, не стояла сейчас перед ними?

Ее заточение претворялось в жизнь Норой и сопровождалось необычно умелой игрой Ангелики на фортепьяно. Констанс отступила наверх, дабы поразмыслить, однако была встречена Норой и стаканом воды, в сердцевине коего зрело яркое шерстистое облако.

— Прошу вас, мэм, это успокоит вам нервы, как велел хозяин.

— Разрешено ли мне покидать мой дом, дорогая Нора?

— Хозяин ясно сказал, мэм, вам сегодня нужны покой и отдых.

— Можешь ли ты привести ко мне миссис Монтегю?

— Пожалуйста, не просите меня сделать то, что я сделать не в состоянии.

— Я могла бы потрудиться за тебя, пока ты ведешь ее сюда. Ему об этом знать необязательно.

— Пожалуйста, мэм.

— Я понимаю. Нора, ты можешь идти.