Ангелика

Оплавившись, он преобразовался в Гарри Делакорта и, как однажды Гарри, оглядел ее снизу доверху медленно и пошло. С грязной нежностью он смел волосы с ее лица.

Она сжалась, дабы испустить вопль, однако ничего не вышло. Он поднял ее — этот зверь, коего она вызвала, — и бросил в голубое кресло. Водворив публику на место, он полетел на сцену. Он играл с кудрями Ангелики, убирал пряди с ее очей, не сводя глаз с Констанс. Он разрешал Констанс, пришпиленной к креслу на манер бабочки, слышать свои мысли.

Он сорвал с Ангелики простыни. Тело девочки свернулось в тугой клубок. Сквозь сон она пробормотала:

— Папочка, мне не нравится, когда меня щекочут.

В ответ бес вновь обрел лицо Джозефа, но с черной кожей, как у туземного душегуба, и стиснул ребенка окровавленными кулаками. Он припадал к Ангелике истязаю ще неторопливо и вдумчиво, пока не расплылся над ней, будучи отделен от ее тела тончайшей границей. Его длинные волосы развевались позади, рот страстно разверзся.

— Нет, — простонала Констанс — или подумала, что простонала; его лицо скользнуло ближе к девочке, плотоядно ее обозрело, лизнуло в щеку. Дьявол оплавился в доктора Уиллетта, каковой после рождения Ангелики продолжал осматривать Констанс много дольше, чем она, искавшая покоя, того желала, твердил о смертельных опасностях, коими грозят кратчайшие супружеские связи, настаивал на курсе внутритазового массажа с последующим расслаблением. Зверь стал доктором до малейшей подробности, отрастил его усы, утешал пациентку, излишне к ней приблизясь, воспроизвел осуждающую речь, только сейчас он обращался к маленькой девочке.

— А я? — прохрипела Констанс. — Я тебе не по вкусу?

В ответ бес покинул Ангелику, ополз Констанс кругом, развернулся поверх нее, спереди и сзади; кончики его пальцев коснулись ее шеи, добравшись до первого припущенного позвонка.

— Полно же, — испробовала она прельстительный голос маленькой девочки. — Конечно же только я и трогаю твое сердце.

Уловив отражение своего лица в стекле, она моментально ощутила себя дурой, пародией на женщину легкого поведения, хилой и престарелой пародией — вернее прочего — на дремавшую девочку.

Однако же он принял ее жертву в обмен на ребенка.

Она не могла определить, сколь долго бушевало насилие. Она не противилась, но желала скорой смерти.

Осознав, что ей не умереть, она пришла в отчаяние. Она приказала себе терпеть молча, ибо по мерзости происходящее не могло превзойти обработку Констанс любым мужчиной. Но превзошло. Боль была более гнусной и проникала повсюду, и ничто не намекало на близящуюся развязку, освобождение, на ничтожнейшее тепло. Напротив, зверство словно бы стервенело с нескончаемым и безудержным упорством. Враг изрекал слова любви, значение коих извращалось, голосами Джозефа, Гарри, Пендлтона, докторов, торговцев округи, братьев Констанс, мужчин, что заговаривали с нею в парке вопреки ее стараниям от них избавиться.

Боль распространялась, точно Констанс оплодотворяли болью. Она рыдала, а его сухой язык пробегал по ее щеке, глотая ее слезы: некогда ей было обещано, что так поступит с нею любовник.

— Он станет пить твои слезы и охранит тебя от угрозы, — пропел вурдалак басом, передразнивая девушек из Приюта, что согревались в воображении обетованным мужчиной. — К тебе явился принц, Кон, — зашелся он шипением. — Вот он я, принц для милой Кон, явился наконец. — Его ногти взрезывали ее кожу, и Констанс истекала кровью. Бес макал в эту кровь пальцы и вылизывал их дочиста. — Ты наша девочка, не так ли? — Он надел новое лицо, пока что смазанное; смрад душил ее кашлем. — В тебе сидит бес, не правда ли?

И возникла необоримая мысль: возьми вместо меня Ангелику — владей ею, не мной. Констанс, однако, не проронила ни слова, и он ее не услышал, и ничто не кончилось, пока высоко в воздухе ее не перевернули грубым тычком, она ощутила, как призрак, истаивая, удаляется вовне ее, с нее, прочь от нее, и пала на пол, ткнувшись головой в узкое покрывало. С трудом разлепив веки, она обнаружила, что комната освободилась от зла. Кровь бежала по губам Констанс, ее глаз разбухал, однако Ангелика покоилась плотным, нетронутым клубком.

Констанс привлекла спящую дочь в объятия, снесла ее вниз по лестнице, опираясь на стену всякий раз, когда дрожали неверные ноги. Она возложила Ангелику на кушетку в гостиной и прошла через кухню, открыла дверь Норы, прокашляла ее имя в темноту, но служанка не шевельнулась. Констанс села у постели Норы и, обхватив ее плечи, молила ее открыть адрес Энн Монтегю, молила утаить от Джозефа пункт ее назначения.

— Что-то случилось? Мэм, ваше лицо!

Торопливо обещая вернуть долг сторицей, Норина госпожа трясущимися пальцами извлекла деньги Норы из кошелька Норы. В прихожей она узрела себя в зеркальном стекле, но не стала счищать ни кровь, ни грязь, ибо тщеславие для беса равно привлекательно. Констанс шагнула в холодный дождь и рябые черные омуты фонарного света.