– Только не говори никому, Ан-Дао! Когда я начинаю скучать по родным местам, я плачу, как ребенок, – призналась Анжелина. – И по отцу я тоже очень скучаю.
Когда речь зашла о пятнышках на письме, будто бы оставленных дождем, юная аннамитка вспомнила те слова Анжелины. Она была уверена, что виноват не дождь, а слезы, однако из деликатности оставила свое мнение при себе.
Жерсанда желала видеть невестку в гостиной, Анжелине же сейчас наверняка будет лучше на мягкой постели… Юная аннамитка задумалась. Как быть? Потом решилась и осторожно постучала в дверь.
– Мадемуазель просит вас спуститься! Чай подан! – громко произнесла она.
– Я не пойду, Ан-Дао! Мне лучше еще немного полежать, – ответила Анжелина непривычно прерывистым голосом.
– Мне можно войти? Может, принести вам что-нибудь? Например, настойку на цветах липы. У вас в комнате тепло?
– Да, все хорошо. Я подбросила в камин поленьев, когда упал туман. Пожалуйста… извинись перед… мадемуазель… за меня!
Ан-Дао подумала, что Анжелина в слезах и поэтому не может нормально говорить. Преисполнившись сочувствия, она постучала снова:
– Прошу, разрешите мне войти! Я утешу вас, если вы снова затосковали по родине. Когда вы поете эту песню, я знаю – вы тоскуете по вашему городу и высоким горам!
Ответом стал приглушенный вскрик. Ан-Дао еще немного постояла у двери, но из комнаты больше не доносилось ни звука. Она повернула дверную ручку и вошла. Зрелище заставило ее замереть на месте. Повсюду – на мебели, на подоконнике – были расставлены свечи. Круглый стол, обычно стоявший у стены, зачем-то передвинули к кровати под балдахином. На столе высилась стопка чистых пеленок, стояли таз и кувшин. На кровати сидела полуголая Анжелина и держала в испачканных кровью руках новорожденного. В следующее мгновение послышался его писк – свидетельство жизненной силы и согласия жить в этом новом мире, который так отличается от уютного материнского лона.
– Девочка! Чудесная маленькая девочка! Красавица, правда? Ан-Дао, раз уж ты тут, помоги мне, пожалуйста! Мне нужно привести себя в порядок. Мы с Авророй должны показаться нашему папе и братику красивыми!
Еще не оправившись от изумления, девушка приблизилась к кровати. Она смотрела на младенца и недоумевала, как такое вообще возможно.
– Анжелина, почему вы не позвали кого-нибудь? Вы же знали, что роды вот-вот начнутся, раз все приготовили – пеленки, воду, полотенца…
– Я почувствовала первые схватки, когда поела, и поднялась к себе, сославшись на недомогание.
Улыбаясь, она выполняла привычные действия: перерезала пуповину, убедилась, что у малышки все ручки-ножки-пальчики на месте и что она дышит нормально. Потом молодая мать удалилась за черную лакированную ширму, встала над биде и исторгла из своего тела плаценту.
– Ну вот, теперь все! – проговорила она из своего укрытия. – Пожалуйста, подай мне чистую ночную сорочку! Она лежит на кровати. Я помоюсь и переоденусь.
– О да, конечно! Вот! – и Ан-Дао протянула ей то, что она просила, стараясь не заглядывать за ширму.
– Спасибо! Если бы ты не зашла ко мне, я бы и сама управилась. Но раз уж ты тут, я этим воспользуюсь. Признаюсь, я решила спуститься к ужину в бальном платье и с новорожденным на руках. Представь, как удивятся мой муж, Жерсанда и Октавия! Луиджи в последние дни постоянно пребывает в беспокойстве. Зато теперь ему не придется нервничать и бегать взад и вперед по коридору! А вот я была совершенно спокойна. Я пела на окситанском, разговаривала со своей милой мамой. Мне даже показалось, будто она со мной рядом! Единственное, о чем я сожалею, – что Розетта не смогла принять в свои руки будущую крестницу, как ей хотелось. Но кто упрекнет ее в том, что она согласилась работать в педагогическом училище?
– Она приедет в четверг вечером. Ее ждет чудесный сюрприз!
Анжелина вышла из-за ширмы с заплетенными в косы волосами и свежим, словно только что распустившаяся роза, лицом. При виде такого совершенства юная аннамитка разразилась нервным смехом. Ну кто, глядя на Анжелину, мог бы подумать, что она только что родила ребенка, – одна, без крика, никого не потревожив?
– Ваш супруг продолжает играть! – пробормотала она, уже громко хохоча. – Он стал папой, но еще не догадывается об этом! Как это забавно!
– Иди и сообщи ему эту новость! Но сначала надо убрать с кровати простыню. Я сложила ее вдвое и подложила под себя, и она немного испачкалась. А я пока обмою свою дочурку теплой водой.
И она поцеловала малышку в лоб. Реснички над серыми глазами ребенка дрогнули.
– Смотри, она тянет в рот пальчик! Такая пухленькая, розовая, с золотистыми волосиками!
Отсмеявшись, Ан-Дао услышала, что в соседней комнате плачет ребенок. Это была ее крошка Дьем-Ле.
– Беги к дочке, Ан-Дао! Я почти готова, и Аврора тоже. Я решила так ее назвать в честь той ослепительно красивой зари, которую наблюдала, когда словно бы вернулась к жизни после мучительной ночи, после того как пришлось бороться с людской несправедливостью. А еще тогда Анри в первый раз сказал мне «мама»…