Ангелочек. Время любить

— Этот выбор ты не вправе была делать! — возмутился священник. — Почему вы обе не пришли ко мне и не рассказали обо всем, что произошло? Я смог бы образумить эту девушку, примерную католичку, честную, работящую, уверяю тебя! Бог есть сама жизнь. Он не может мириться с уничтожением другой жизни. Анжелина, я понимаю, что ты действовала из чувства сострадания к Розетте. Но именно ты должна была направить ее на путь истинный, на тот самый путь, по которому вы должны были пойти из любви к нашему Господу. Для невинного младенца строгие правила сиротского приюта и забота кормилицы — это намного лучше, чем гибель. Но вы принесли его в жертву, его, абсолютно безгрешного, хотя и зачатого в жутком смертном грехе. Бог свидетель мне! Адриена, твоя мать, святая женщина, никогда не пошла бы на это, ведь аборт — преступление, сурово осуждаемое Церковью.

— Знаю, отец мой! Но покончить с собой, когда тебе восемнадцать лет и ты преисполнена желания учиться, ведешь смиренную, трудовую жизнь, разве это не преступление? Я часами размышляла над этим. Я понимала, что, если Розетта наложит на себя руки, буду вынуждена лгать, чтобы она получила право на церковную мессу, чтобы я могла оплакивать ее на освященной земле. Я не ищу себе оправданий. Многие сочтут, что я должна была выполнить свои обязательства — обязательства, какие берут на себя повитухи нашего края, повитухи, достойные так называться, которые ни за что не согласились бы сделать аборт. Но Розетта! Я люблю ее всем сердцем, как сестру. Ее отчаяние потрясло меня и сокрушило мои искренние убеждения.

К огромному удивлению Анжелины, отец Ансельм сказал:

— Я могу понять, что побудило тебя совершить этот поступок. Мое бедное дитя! Я крестил тебя, я выслушивал твои первые исповеди, вызывавшие у меня улыбку. Ты каялась в том, что завидовала белокурой однокласснице, поскольку была предметом насмешек из-за своих рыжих волос. Ты признавалась, что стащила кусок сахара из стенного шкафа. Господи, как все изменилось! Я тебя так хорошо знал, дочь моя! До сегодняшнего дня я восхищался твоей отвагой, твоим чувством справедливости и твоей преданностью. Я был счастлив, что ты стала достойной преемницей Адриены и доказывала это своими поступками. Мое священство обязывает меня выслушивать своих прихожан, многие из которых хотят получить отпущение грехов, хотя уже на следующий день совершают новые прегрешения. Но ты! Как ты могла в течение почти трех лет отстраняться от Церкви? Почему ты отказалась от Божественной помощи? Я мог бы поговорить с Оноре Лезажем, убедить его дать согласие на ваш брак с Гильемом.

— Я была паршивой овцой, я погрязла во лжи и постепенно привыкла к ней.

— Заблудшей овцой, Анжелина, овцой, которую добрый пастырь вновь привел в стадо. Дочь моя, ты совершила тяжкий грех, и мы оба это знаем.

— Чтобы искупить свои грехи, я решила отказаться от своего ремесла, — наконец призналась Анжелина. — Никогда больше я не соглашусь избавить женщину от плода, который она носит. Бог мне свидетель!

С этими словами Анжелина беззвучно заплакала. Это были умиротворяющие слезы, изгонявшие стыд, избавлявшие от бремени страшной тайны. Теперь не имело значения, получит ли она отпущение грехов. Лишь старый священник, который всегда считал Анжелину умной, образованной, снисходительный, был ей судией. Пусть он наложит на нее самую суровую епитимью, она выйдет из собора, чувствуя бесконечное облегчение.

— Меня глубоко огорчает преждевременная и столь мученическая кончина твоей матери, — сурово продолжал старый священник. — Если бы Адриена была среди нас, ты, возможно, не ступила бы на этот опасный путь. Ты сказала, что постепенно привыкла ко лжи, привыкла жить в беззаконии и стыде. Анжелина, хочешь ли ты в самом деле примириться с Богом, вновь жить, как образцовая христианка, не прибегая ко лжи и уловкам?

— Я хочу этого всей душой, всем сердцем, отец мой. Не знаю, слышали ли вы, но вскоре я должна выйти замуж. Я была готова отказаться от этого союза, считая себя недостойной священного таинства.

— Тебе ли это решать? — возмутился священник. — Только не хватало, чтобы эту мрачную картину, которую ты мне только что описала, дополнили незаконные отношения, ибо пары, не спешащие вступить в освященный церковью брак, редко ждут небесного благословления и предаются плотскому греху. Что касается твоего ремесла, то я сделаю тебе такой же упрек. Ты отказываешься заниматься своим ремеслом во искупление грехов. Но чьей властью? Вновь своей собственной, что доказывает, до какой степени ты привыкла поступать так, как взбредет тебе в голову. Я очень огорчен, моя бедное дитя. Послушай меня…

Отец Ансельм долго отчитывал Анжелину, но говорил он ласковым тоном, словно пастух, стремящийся уберечь от опасности одно из своих животных.