Ангелов в Голливуде не бывает

– Мы попытаемся устроить Габриэлю Леруа побег. Когда я говорю «попытаемся», вы должны понимать, что никто не может ничего гарантировать. Упрямство Леруа раздражает немцев. Пока он в тюрьме на французской территории, его еще можно вытащить, но если у фон Клюге кончится терпение и Леруа отправят в концлагерь… Тогда остается рассчитывать только на чудо. Если же фон Клюге вдруг решит, что его приятеля проще расстрелять для острастки остальных, тогда вообще надеяться не на что. Вы понимаете?

– У меня есть деньги, – сказала я. – Можно подкупить охрану тюрьмы.

– Если деньги понадобятся, мы дадим вам знать.

– Я могу передать ему записку? – спросила я.

– Да, но только короткую. Нина вам покажет, на чем и как писать.

– Хорошо. Когда мне лететь в Лиссабон?

Иванов обменялся быстрым взглядом с безмолвной женщиной, которая по-прежнему стояла у стены.

– Вы согласны? Я вас предупреждал, что миссия может быть опасной.

– Плевать. Рассказывайте, что я должна сделать.

Иванов откинулся на спинку стула. Он очень хорошо владел собой, как все разведчики, но я все равно поняла, что он удивлен, и его удивление точно не было неприятным.

– Человек, о котором идет речь, находится не в Лиссабоне, а в Цюрихе. Я назвал Лиссабон, потому что не был уверен, что вы захотите с нами сотрудничать.

– В чем суть моего задания?

– Он носит при себе черную записную книжку, с которой никогда не расстается. Нам нужна копия этой книжки. Вы получите фотоаппарат, таблетки и подробные инструкции.

– Таблетки?

– Чтобы он уснул, а вы получили возможность добраться до книжки. Нина поедет с вами и будет вас страховать. Думаю, вам будет легко придумать легенду – в Цюрихе множество банков.

Приятно иметь дело с профессионалами, которые уже навели о тебе подробнейшие справки. Интересно, есть ли что-нибудь, чего они обо мне не знают?

– Вы меня презираете? – спросила я напрямик.

– У меня нет привычки презирать тех, кто сражается на моей стороне, – спокойно ответил Иванов. – Уяснили?

– Тогда давайте обсудим худшее, что мне грозит на вашем задании, – сказала я.

– Если вас разоблачат, то убьют, – вмешалась Нина, прежде чем Иванов успел вставить хоть слово. – Только и всего.

Ей все же было около двадцати пяти, но глаза явно видели гораздо больше, чем полагалось по возрасту. Брюнетка, не то чтобы красивая, а скорее интересная. Старается держаться холодно и отстраненно, но я сразу же поняла, что не внушаю ей особой симпатии.

– Значит, меня не разоблачат, – сказала я, отвечая на ее слова. – Я бы хотела написать записку Габриэлю. Вы упоминали, что есть возможность ее передать.

…По замыслу Иванова, Нина должна была сопровождать меня в качестве горничной. Едва она переоделась и явилась ко мне, я сразу же поняла, что мы провалимся. Не то у нее было выражение лица, совершенно не то. Но я имела кое-какой опыт и знала, как умелые режиссеры лепят сносных исполнителей даже из самых дрянных актеров.

– Итак, давайте репетировать, – сказала я. – У меня роль звезды… дайте-ка подумать… взбалмошной, капризной, иногда истеричной… Кроме того, я пью.

– Не сомневаюсь, – заметила Нина. Я подошла и влепила ей пощечину. Она отскочила и, сверкнув глазами, схватилась за тяжелую вазу.

– Вы все провалите, – сказала я, глядя ей в глаза. – Вы не можете быть горничной. Вы даже фартук носите, как одолжение, а носить его надо так, словно вы в нем родились. Этот Эрих – забыла, как там его, – только посмотрит на вас и сразу же поймет, что вы не та, за кого себя выдаете. И нам крышка. Нам обеим крышка!

Нина закусила губу и опустила вазу, которой легче легкого было проломить мне голову.

– Послушайте, – выдохнула она, – я… Вы правы, я не горничная. Но я хочу вам помочь!

– Вы не справитесь, – покачала я головой. – И мне придется сказать об этом Иванову. Слишком многое поставлено на карту.

– Позвольте мне попробовать, – умоляюще проговорила Нина. – Я… Я буду делать все, что вы прикажете.

– Тогда придется постараться, – сказала я. – Звезда, то есть я – жуткая неряха. – Я прошлась по комнате, расшвыривая свои вещи. – Вы горничная, собирайте. Вид у вас должен быть такой, словно вы занимаетесь этим в тысячный раз, и вас уже ничто не удивит.

Я муштровала ее несколько дней: как собирать вещи, как носить завтрак, как отвечать на телефонные звонки и заодно репетировала свои будущие замашки. Наконец Нина не выдержала.

– Не понимаю, зачем вам нужно изображать капризную истеричку, – заметила она. – Ведь в жизни вы совершенно другой человек!

– Вы ничего не понимаете, Нина, – усмехнулась я. – Капризная истеричка вызывает меньше вопросов. Точнее, она вообще их не вызывает.