В начале 1931 года я снялась в нескольких массовках и почувствовала, что с меня хватит. Я не видела для себя перспектив в профессии, а совет матери – найти себе продюсера или режиссера – казался мне верхом наивности, потому что я каждый день видела девушек, которые пытались сделать карьеру в Голливуде через постель, а в результате приобретали только репутацию легкодоступных шлюшек, которых имели все кому не лень. Как-то одна костюмерша спросила, не желаю ли я поработать манекенщицей в модном магазине. Платить обещали по шестьдесят долларов в неделю. Я устроилась на работу, и какое-то время все было прекрасно, пока я не встретила Тома Портера. Этот блондин спортивного вида был на шесть лет старше меня, занимал денежную, но не слишком обременительную должность в крупной фирме, куда поступил после университета, и производил самое приятное впечатление. Самое главное, что он казался бесконечно далеким от моих предыдущих увлечений – жизнерадостного эгоиста Тони, которому я была интересна лишь из-за его соперничества с братом, и психопата Рэя, который вознес меня на воображаемый пьедестал. Жизнь еще не научила меня, что эгоисты и даже психопаты могут доставить гораздо, гораздо меньше проблем, чем приятные, улыбчивые, спортивные джентльмены с высшим образованием.
Итак, у меня завязался роман с Томом, включавший подарки, дорогие букеты, заверения, как я много для него значу, и проч., и проч. Развязался он сразу же после того, как я поняла, что жду ребенка, и предложила узаконить наши отношения.
Тут я сразу же узнала, что я, оказывается, меркантильная золотоискательница, что Том вообще не уверен, что ребенок его, и что я нарочно завлекала его, чтобы использовать. Кроме того, о свадьбе не может быть и речи, потому что он уже женат.
Я проплакала целый вечер, забившись в угол спальни. Мне хотелось умереть, и мое желание едва не исполнилось после того, как я решилась на аборт. После него начались осложнения, и я серьезно заболела. Все деньги, которые оставались у меня к тому моменту, ушли на врачей; пришлось также продать украшения, которые Том мне подарил. Я была уверена, что с моим прошлым статистки и манекенщицы смогу кое-что заработать, как только встану на ноги, но я не учла, что болезнь отразилась на моей внешности. В магазине сказали, что я слишком плохо выгляжу для того, чтобы к ним вернуться, а в актерском бюро развели руками и объявили, что не могут мне ничего предложить.
Я приехала домой и в холле увидела миссис Миллер. Сегодня был день платы за квартиру, но у меня оставалось только полтора доллара на бензин и еду – больше ничего.
– Миссис Миллер, – сказала я, – мне очень жаль, но я не могу вам заплатить. Я съеду, и вы можете сдать квартиру хоть завтра.
– Куда это вы собрались съезжать – в ночлежку, что ли? – проворчала миссис Миллер. – Оставайтесь, я вас не гоню.
Я растерялась и забормотала что-то о том, что я могу не найти работу и через неделю, и через месяц, потому что на каждую вакансию сейчас толпы соискателей, и миссис Миллер может потерять деньги…
– Я уже сказала вам, что вы можете остаться, – сухо ответила моя собеседница. – Потерю вашей платы я как-нибудь переживу, поверьте.
Я всхлипнула и, даже не поблагодарив ее, побежала вверх по ступеням.
На следующий день я позвонила в актерское бюро с вопросом, есть ли работа, а потом принялась обзванивать подряд знакомых ассистентов, всех, кто мог подать мне хоть какую-то надежду. Десятки фильмов снимались на студиях, но ни в одном из них для меня не было места даже в качестве статистки. В газете мне попалась заметка о том, что Роберт Уэйман снимает фильм с большим количеством массовых сцен, и я стала искать Айрин, но по телефону ее не могли или не хотели найти. Тогда я решила поехать на студию «Стрелец» и объяснить ей свое отчаянное положение. В конце концов, я согласна была на любую работу – хоть подбирать туфли актрисам, хоть работать хлопушкой. И только подъезжая к студии, я вспомнила, что у меня нет пропуска и, значит, я не смогу войти.