– Один техник, поклонник норвежки, сохранил часть материала для себя, – объяснил Дорсет. – Недавно он перешел на работу сюда и, когда стали искать все о вас, рассказал, что у него есть пленка, которую мало кто видел. Шенберг выписал ему щедрую премию и просмотрел пленку. Он уже вчера решил, что вы ему подходите, но тянет время, чтобы добиться уступок от авторши по другим пунктам. Вас он согласен взять, но сценарий утверждать у нее не будет, это исключено. Выглядите вы прекрасно, голос у вас замечательный, поработаете над ним – и цены вам не будет. Думаю – и даже уверен, – что Шенберг предложит вам контракт на семь лет. Я бы советовал не подписывать его, потому что вас закабалят, будут перебрасывать из фильма в фильм и одалживать другим студиям, но вы же не послушаетесь меня, верно?
– Наверное, нет, – помедлив, призналась я. – Можно вопрос? Если вы так относитесь к… ко всему этому, – я сделала рукой неопределенный жест, который подразумевал все, что нас окружало, – почему вы все еще здесь?
– У меня чудесная жена и двое детей, – спокойно ответил Дорсет. – Кино позволяет мне заработать столько, чтобы они ни в чем не нуждались.
Я знала, что на Бродвее Дорсет считался крайне талантливым актером, но пьющим и гулящим. Такой образ жизни он вел больше двадцати лет, а потом в один прекрасный день встретил свою будущую жену и остепенился. Знакомые уверяли, что она оказалась узколобой мещанкой и держала гениального мужа в ежовых рукавицах, но точно было известно, что Дорсет не имел ничего против.
– У меня нет никого, кроме них, – продолжал мой собеседник ровным тоном, но по его глазам я видела, что затронутая мной тема ему небезразлична. – Если бы не Лили, я бы давно уже был мертв. Чем, несомненно, доставил бы искреннюю радость своим друзьям, – добавил он в своей обычной глумливой манере. – Потому что для людей нет ничего приятнее, чем хоронить того, кто во много раз талантливее их.
Он отвлекся на беседу с двумя актерами, которые подошли к нашему столику, а когда они удалились, повернулся ко мне.
– Так о чем мы говорили, дорогая дочь? Насчет контракта я вам уже рассказал. Если вы опасаетесь, что Шенберг будет к вам приставать, забудьте. Один раз он был женат на актрисе, крайне неудачно, и с тех пор спит только с теми, кто не имеет к кино никакого отношения. Главную роль играет Норма Фарр, она славная девочка, вы с ней подружитесь. На обаяние Стива Андерсона не покупайтесь – ненадежный партнер, всегда норовит повернуться так, чтобы он стоял лицом к камере, а вы – спиной. Учтите, что Лэнд иногда увлекается и упускает такие моменты, так что следите за ними сами. И не верьте, что наш режиссер заканчивал Оксфорд. На самом деле он кокни, а его речь и изысканные манеры – всего лишь актерская игра. Когда он вам надоест, уроните ему на ногу что-нибудь тяжелое, тогда-то он и заговорит более привычным языком.
На следующее утро секретарша Шенберга позвонила мне и сказала, что я должна приехать к определенному часу для подписания контракта. Я явилась за полчаса до назначенного времени, но мою пунктуальность никто не оценил, потому что мне пришлось ждать больше часа, пока глава студии разбирался с другими делами. Когда Шенберг наконец принял меня, то протянул мне для подписи семилетний контракт, не тратя время на разговоры. Среди прочего документ включал в себя недвусмысленно изложенное обязательство не подкладывать студии свинью и не заводить детей за все время действия контракта. Меня так и подмывало спросить у Шенберга, есть ли схожий пункт в договоре у мужчин, но я решила не искушать судьбу. В строке об актерском псевдониме, под которым меня будут указывать в титрах, стоял пропуск, и я указала на это Шенбергу. Сняв трубку, он рявкнул в нее:
– Энни? Пришли ко мне Годдарда, срочно! – Бросив трубку на рычаг, он повернулся ко мне. – Кстати, вчера я просил вас подумать над псевдонимом. Что-нибудь придумали?
Я предложила два варианта – Тина Коро, с написанием Corot на французский манер (чтобы не уходить далеко от моих настоящих имени и фамилии) и Тина Север (псевдоним, намекавший на мое происхождение). Шенберг отмахнулся от обоих предложений, даже не утруждая себя объяснениями, почему они не подходят. Не знаю почему, но я даже не подумала взять в качестве псевдонима фамилию отца – Корф. Впрочем, ее немецкое звучание тоже вряд ли пришлось бы Шенбергу по вкусу.
Зазвонил телефон, и Шенберг с хмурым видом снял трубку.