На следующий день я вернулась на съемку в «Уондерленд», не подозревая о том, что меня ждет захватывающее зрелище голливудского крушения. Во втором часу дня стало известно, что Голдман катался на лошади, упал и погиб, сломав себе шею. В газетах потом напишут, что «сдержанная скорбь охватила тех, кто знал покойного», и прочую чушь, потому что ни у кого не хватило смелости написать правду. Все лица, буквально все, расцвели улыбками. Кличка лошади стала поводом для многочисленных шуток. Рауль попросил тишины и экспрессивно объявил, что Фил Уэбб сегодня отмечает десятилетие своей работы в Голливуде, по случаю чего состоится грандиозная вечеринка. Фил трудился здесь не то 11, не то 12 лет, но сегодня никто не собирался утруждать себя точными подсчетами, потому что нужен был лишь предлог для всеобщего веселья. Кто-то из актеров не удержался и закричал: «Ура!» Наш старый оператор, которого Голдман грозил уволить, несмотря на то что он работал еще с Мэйбл Норман и Тедой Барой[31]
, усмехнулся и сказал, что лошадей не зря называют благородными животными.– Благородное животное избавило нас от просто животного, – мигом скаламбурил фотограф, которому только вчера влетело от Голдмана за то, что он посмел снять его жену в невыгодном ракурсе.
Мэрион Шайн рыдала, запершись в своей гримерке. На вечере у режиссера все напились до неприличия, а новый глава студии, отсмотрев материал, велел часть переснять и увеличить мою роль, а роль Мэрион – сократить.
Только я закончила съемки в фильме, которые порядком меня вымотали, как Джонни стал зудеть, что в Лос-Анджелес приехала группа европейских авиаторов и нам обязательно надо заполучить их для своего фильма. Он уже познакомился с ними и даже говорил о постановке, но отчего-то его предложение не вызвало у них никакого энтузиазма. По мысли Джонни, голливудской звезде вроде меня будет легче их уговорить.
– Я не звезда, – сказала я. – Звезда – это первое имя на афише.
– Лора Лайт, Рауль Риверо и Мэрион Шайн – чем тебе не первое имя? – возразил Джонни. – Нам уже прислали эскиз афиши.
– Не считается, – отрезала я. – Если бы Голдман не сломал шею, Мэрион шла бы первой.
– Никому нет дела до того, что «было бы», – наставительно сказал Джонни. – Есть только то, что есть.
– Какой ты у меня умный, – засмеялась я и поцеловала его.
Мне все-таки не удалось отбиться от встречи с авиаторами, и хмурым ноябрьским утром шофер Джонни повез нас в массивном «Роллс-Ройсе» на летное поле под Лос-Анджелесом. Выбравшись из машины, я недовольно оглянулась. Несколько самолетов стояли в ряд, и вид у них был такой, словно они были сделаны из картона. Небо было затянуто тучами, и я предвидела, что испачкаю в грязи свои новые туфли. Джонни взял меня под руку, и мы двинулись к группе людей, которые стояли на взлетной полосе. Многих из них я уже знала – богачи, интересующиеся авиацией, а их жены и подружки выглядели такими же кислыми, как и я. Тут же находились летчики, которых можно было узнать по их одежде.
– Это Лора Лайт, наша знаменитая актриса, – объявил Джонни. Физиономии присутствующих дам сделались еще более кислыми, далеко обогнав уксус. – А это наши гости из Европы. Лора, познакомься с Роджером Баксли. – Я пожала руку вихрастому блондину, который был на полголовы ниже меня. – Фридрих фон Клюге, бывший военный летчик и, между прочим, барон. – Немец с квадратным лицом церемонно поцеловал мне руку. – Мсье Шарль Бернард… – Джонни непроизвольно сделал ударение на первом слоге, на английский манер.
– Шарль Бернар, – поправил его француз, недовольно шевельнув темными усами.
– Прошу прощения. – Джонни повернулся к последнему летчику, собираясь представить и его, но тот его опередил.
– Здравствуйте, – сказал он по-французски, без всяких церемоний завладев моей рукой. – Меня зовут Габриэль Леруа.
43
От его прикосновения меня тряхнуло слабым, но все же ощутимым электрическим током. Озадаченный не меньше моего, Габриэль выпустил мою руку.
– Bonjour, – прочирикала я по-французски, широко улыбаясь. – Je m’appelle Laura Light[32]
.– Господи! – всполошился Джонни. – Я забыл пригласить фотографов… Какой был бы кадр для прессы!