Ангелов в Голливуде не бывает

– Ничего. Он был зол, что вы не спите с теми актерами, с которыми работаете. И он не знает о ваших друзьях, которые, – миссис Миллер сделала легкую паузу, – не торгуют молоком.

И теперь, когда Шенберг попрекал меня происхождением, рассчитывая задеть, я думала о том, что он не знал самого главного, того, что действительно могло мне навредить. И еще я думала, что миссис Миллер – настоящий друг, и плевать, отравила она мужа или нет.

– Какого дьявола вы улыбаетесь? – рявкнул Шенберг.

– Когда у меня будут брать интервью, я могу сказать, что выйду замуж только за официанта? – спросила я.

– Убирайтесь, – прохрипел Шенберг. – Вон!

Когда Джонни узнал, как его отец разговаривал со мной, он, конечно, возмутился. Джонни рвался объясниться с Шенбергом, но я его отговорила. Все бы решили, что в ссоре отца и сына виновата только я… Впрочем, вру: мне не было дела до чужого мнения. Я знала, что ссора не приведет ни к чему хорошему, вот и все.

В октябре 1932-го Шенберг, который не оставлял своих попыток разлучить нас с Джонни, одолжил меня студии Голдмана – «Уондерленд» – для съемок в драме с Мэрион Шайн и Раулем Риверо, воплощавшим тип латинского любовника. Мэрион была посредственная, но работоспособная актриса, которой посчастливилось выйти замуж за главного продюсера. При первой встрече со мной она была так обходительна и расточала такие комплименты, что я насторожилась, и, как оказалось, не зря. На «Уондерленде» царила атмосфера, которую я больше никогда не встречала ни на одной студии. Голдман вмешивался в работу всех отделов, правил сценарии, давал указания декораторам, смещал режиссеров, назначал новых и, если снятый материал его не устраивал, приказывал переснимать его. Мэрион вела себя как королева и смотрела на всех остальных сверху вниз. От режиссера Фила Уэста она требовала одного: чтобы это был ее фильм. Я и Рауль имели право только носить ее шлейф, не более того. Она следила за тем, чтобы мои платья не были лучше ее платьев, требовала, чтобы меня как можно реже снимали на крупных планах, и всегда становилась так, чтобы я оказывалась к камере спиной. Когда Фил попробовал заикнуться, что у меня вообще-то тоже важная роль, она дала ему понять, что ей даже не надо щелкать пальцами, чтобы его уволили. Бедняге Раулю она не стеснялась говорить гадости при всех (тут следует отметить, что кинозвезды мексиканского происхождения считались в Голливуде тех лет вторым сортом и с ними особо не церемонились). Не удержавшись, я как-то после съемок спросила у него, как он все это терпит.

– Когда я чувствую, что выхожу из себя, я начинаю считать, – объяснил он. – Я думаю, на сколько вырос мой банковский счет сегодня, вчера, позавчера, за месяц. Я думаю, сколько вещей я могу купить. – Он увидел выражение моего лица и улыбнулся. – Что ты хочешь? Голливуд – это всего лишь позолоченная куча дерьма, но даже позолота тут фальшивая. Здесь можно верить только в деньги.

На следующий день ко мне подошел режиссер и сказал, что завтра он снимать меня не будет, обойдется дублершей, так что я могу отдохнуть.

– Зачем вам снимать дублершу, если есть я?

– Затем, что она получает сорок долларов в неделю, пусть их отрабатывает, – попытался отшутиться Уэбб, но тут же посерьезнел. – Мисс Лайт, я ничего не могу поделать. Мисс Шайн опять будет настаивать, чтобы она стояла лицом к камере, а вы – спиной. Зачем вам эти унижения? Вы же все-таки актриса… Спиной пусть дублерша стоит.

Свободный день я провела за чтением сценария «Авиаторов». Поселившись в одном доме, мы с Джонни почти сразу же стали жить вместе, так что период дружбы закончился. Я не любила его, но внушила себе, что он мне подходит. Он любил книги, как я, он принадлежал к миру кино, в нем не было мстительности, ограниченности, жестокости. К тому же его звали Джонни, а по понятным причинам это имя было мне дорого. Мне показалось, что женская роль в сценарии искусственно раздута, и я сказала ему об этом.

– Но ведь ты же будешь ее играть, – удивился Джонни. – Иначе у тебя будет всего несколько сцен.

Я объяснила ему, что у каждого сценария есть свой темп и своя направленность, которые надо соблюдать. Нельзя ставить фильм о полетах и после двадцати минут действия резко переключать внимание на героиню, не имеющую к ним отношения. Но Джонни заупрямился и сказал, что не станет ничего сокращать. Я еще раз перечитала сценарий и решила, что как минимум треть моих сцен в любом случае вылетит при монтаже. Для меня это означало лишнюю работу, а для студии – возможный перерасход бюджета, но раз Джонни считал себя умнее всех, я решила ему не перечить. Время в любом случае все расставит по местам, а в кино время течет очень быстро.