Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека

Любопытство наше разрешил подошедший к нам из своей конторы одноногий Григорьич, но только после чарки разведённого водой спирта. Начал он с песни: «„Это было давно, лет пятнадцать назад…“ Еще при вожде-победителе. Колхозы в ту пору в здешних краях были малые. Наш колхоз — только наша деревня и две малосельные, рядком которые стоят, короче, все свои, друг с дружкою с люлек. Правда, мужиков от Отечественной осталось всего семь штук. Седьмой — сам председатель — Тихон Ананьевич, хитрейший тип, я вам скажу. Семью их дважды раскулачивали и высылали. Но после войны он к нам вернулся полным старшиной, и выбрали мы его председателем. Вон его родовая изба в серединке деревни стоит, тёсом крытая. Из шести остальных мужиков трое вроде меня — обрубки, остальные сельчане — старики, бабы, малолетки. Трудно было, но жили — копошились. В церквухе этой под охраной Божьей Матери всё наше богатство держалось, и что на трудодни делили, и что семенное — всё там, под большим замком царских времён. Ключ от него находился у самого Ананьича. И вот вдруг председатель наш начал замечать, что запасы колхозные мимо его рук стали таять — уменьшаться. В чём дело-то? Запоры вроде все на месте, на окнах кованые решётки, свой коваль одел, а зерно из клети понемногу исчезает, картошку тоже кто-то гребёт. Произвел ревизию, обошёл кругом церковь, осмотрел окна, вроде всё нормально, щелей нет никаких, а продукты уходят. И порешил он тайком от односельчан слежку за церковью организовать. Сговорил и нанял вдовую старушку, богомольную Гаврилиху. У нас так замужних женщин и вдов по имени мужа зовут. С её погибшим мужиком он был в свойстве. Гаврилиха по деревенскому прозвищу числилась Шкваркой, за мал-малюсенький рост и борзую подвижность. Мужа в войну потеряла, сыновья с армии в Верховье не вернулись, остались счастье искать в городах, про мать почти забыли. Куковала она одна в бывшей избушке дьячка, рядом с церковью. Иногда, правда, у неё гостила племяшка из Архангельска. Так вот, эта плюгавая Шкварница каждую ночь, а по зимнему и дважды за ночь, должна была обходить нашу церквуху, причем тайно от всех и с большой осторожностью. Действий в случае чего не применять, а доносить Ананьичу всё подозрительное, что показалось».

На этом интересном месте Григорьич остановил свой рассказ, заявив, что горло у него пересохло и душа очерствела, необходимо нутро смочить. Нам пришлось налить ему ещё одну драгоценную чарку и узнать продолжение давнишних деревенских событий.

Многие дни Гаврилиха совершала круги вдоль стен церкви, ничего не примечая. Со временем даже притупилась в бдительности и иногда позволяла себе пропускать ночные рейды, совершая их не каждодневно, а выборочно. И вот однажды, глубокой зимней ночью, в полнолуние, проснулась она в своей избёнке от нехорошего видения: снилось ей, что в церковь прямо сквозь стены, без лошади и без возницы въехали пустые сани, а спустя малое время они же выехали через стены алтарной части, гружённые мешками с зерном, и исчезли в темноте кладбища. Боже ж ты мой, Боже ж ты мой, встрепенулась сторожиха, давно я не обходила свою кормилицу, вдруг с ней и вправду что произошло. По-быстрому напялив одежонку и накинув овчинный кожух на плечи, толкнула приехавшую к ней племяшку, предупредив, что идёт в обход, сунула босые ноги в валенки и вышла из избы.

Над церковью висел огромный диск луны в белом венце — было холодно. Диск то открывали, то затемняли проносящиеся тучи. Снег от этого ослепительно искрился или погружался в сине-серую мглу. Бабка сердцем почувствовала что-то неладное и, крестясь на ходу, со словами: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Святый Боже, Святый Боже, спаси и сохрани» оказалась у алтарной стены храма. В этот момент стена вдруг разверзлась, и из рваного чёрного отверстия выскочил огромный горбатый дьявол с горящим рыжим ореолом вокруг головы и с единственным светящимся глазом во лбу, вперившимся в старуху. Гаврилиха с криком: «Чёрт, чёрт, чёрт, чур меня, чур меня» рухнула без памяти на снег.

Ежели бы в то время у Шкварницы на счастье не гостевала племянница, тётка могла бы застыть насмерть подле церкви. Обеспокоенная её долгим отсутствием племяшка пошла по следу и обнаружила старуху, распятую на снегу позади храма. Притащив промерзшую сторожиху домой, она отогрела несчастную чаем с водкой, уложила в постель, а на утро позвала председателя Тихона Ананьевича.