Ночью он почти не спал, а когда удавалось закемарить, то ему снились прерывистые, наполненные огнем сны. В очередной раз очнувшись, он увидел Эмер, стоявшую в дверях с испуганным видом. Вероятно, он выглядел хуже, чем обычно. Простыни были мокры от пота, а костяшки пальцев кровоточили после того, как он, должно быть, ударил кулаком в стену. Он заверил сестру, что с ним всё в порядке, и та вернулась в постель. Затем он сел, не желая больше спать. Он боялся снова увидеть во сне О’Доннелла, охваченного пламенем.
Сама по себе работа прошла безупречно. Он, О’Доннелл и Моран переждали в яме в соответствии с планом. Там было достаточно места, чтобы зараз один из трех мог растянуться во весь рост и отдохнуть. Конечно, это была пытка, но за шестнадцать миллионов фунтов стерлингов в неограненных неотслеживаемых алмазах можно было претерпеть многое.
Однако разгрузка фургона полетела в тартарары, и он до сих пор пытался понять, как это могло случиться. Франко вел машину, пока О’Доннелл сидел сзади, открывал ящички и извлекал из них алмазы — точно по плану. У них не было основания предполагать, что в ящичках есть радиомаяки, тем не менее риск следовало свести к минимуму. Они уже установили зажигательную бомбу в фургон и пересаживались в чистую машину, когда случилось нападение из засады. О’Доннелл сказал, что стрелявших было трое и все в балаклавах. Он уложил одного из нападавших, но при этом сам получил ранение в ногу. Поначалу Томми решил, что ИРА проявила несколько б
Франко отвез О’Доннелла на место встречи со Скиннером. Такова давняя договоренность: одно сообщение на одноразовый телефон — и тот, кого ранили, передается Скиннеру в том месте, на которое он укажет. Томми с командой даже не будут знать, куда его в конце концов отвезут. Все эти меры предосторожности нужны для защиты Скиннера. Он должен быть чист: никакого криминального прошлого и никаких видимых связей с преступностью. Во время службы в британских вооруженных силах Скиннер получил достаточную подготовку военного медика, чтобы уметь оказывать полевую медицинскую помощь. О’Доннелл сможет залечь у него на дно и восстановиться, если, конечно, ему полегчает.
О’Доннелл стал проблемой, но не самой главной для Томми. Копы ждали их на месте разгрузки, о котором знали только четыре человека, включая самого Томми. Он пытался найти этому разные объяснения, но все время возвращался к одному и тому же: один из четырех — стукач.
Круг доверия отныне разорван.
Среди многочисленных машин полиции, скопившихся у его дома, началось движение. Томми мельком увидел большой отряд полицейских на подъездной дорожке.
Кто-то громко застучал в дверь.
— Заходите, незаперто.
Глава тридцать вторая
Детектив-инспектор О’Рурк глубоко вдохнул, затем выдул воздух и постучал в дверь. Раздалось флегматичное, но громогласное откашливание, после чего загудел знакомый голос комиссара Гарета Фергюсона:
— Входите.
Фергюсон сидел за большим дубовым столом, перекатывая в пальцах сигару. На нем были короткие панталоны, длинная туника и рубаха с пышными рукавами. Ансамбль дополнили кожаные ботинки, которые в настоящее время вместе с ногами покоились на столе. Комиссар всегда отличался особым чувством стиля в одежде, однако подобное сочетание выглядело странным даже для него.
— А, Финтан. Отлично. Ты высокий. Сделай доброе дело, возьми вон ту клюшку.
Комиссар указал на клюшку для гольфа, прислоненную к книжному шкафу. Растерянный взгляд О’Рурка был встречен раздраженным кивком.
— Да, именно ее!
Как только О’Рурк взял клюшку в руки, комиссар указал на потолок.
— А теперь, как вышестоящее должностное лицо, я приказываю тебе отключить эту чертову дымовую сигнализацию!
О’Рурк посмотрел на устройство, пожал плечами и сделал, что было велено. После третьего взмаха клюшкой прибор разлетелся на три части и упал на пол вместе с парой кусков штукатурки размером с мячики для гольфа и изрядным количеством пыли.
— Отличный удар. Пододвинь кресло.
Фергюсон достал из ящика стола два стакана, графин виски и щедро налил им обоим.
— Мы были на костюмированном балу, черт бы его подрал!
— Вас понял, сэр.
— Не изображай подобострастие, Финтан, у тебя плохо получается. Вопреки своим протестам, я оказался Генрихом, блин, Восьмым.
— А кем была миссис Фергюсон?
— Клеопатрой.
— Но…