«Ангельская» работёнка

— Думаешь, кто-то знает то, о чем мы не говорим? О грядущем переходе Картера в мире наркобизнеса из егеря в браконьеры?

— Если кто-то и знает, то они об этом молчат.

— Кстати, чтобы спасти твою жалкую жопу, мне пришлось уверить тишека, что мы находимся в нескольких неделях от крупнейшей конфискации наркотиков в истории Ирландии, не говоря уже о возможности страшно порадовать его друзей-пиндосов. Так что лучше для нас обоих, чтобы это случилось. Ничто другое нам уже не поможет. Если твоя информация о следующем шаге Картера неверна…

— Это не так, сэр.

— Дай-то бог. Шанс, что янки почешут ему пузико за то, что он сумеет нанести удар в их нелепой войне с наркотиками, — это пока единственное, что мешает тишеку уволить нас обоих. Лично я считаю, что пресмыкаться перед американскими уродами — дело унизительное, но кого интересует мое мнение? От меня нужна лишь работа.

О’Рурк инстинктивно обернулся, когда за его спиной вновь зажегся сенсорный фонарь.

Голос Фергюсона понизился до шепота.

— Только помяни дьявола, и он тут как тут! Не загораживай, Финтан.

О’Рурк опустился на пластиковый шезлонг. Фергюсон залпом допил виски и потянулся за пневматической винтовкой. Оглядев садик, Финтан заметил перебегавшую через лужайку серую белку, которая то и дело замирала и нервно озиралась по сторонам.

— Маленькие серые американские твари. Приплывают сюда, уничтожают рыжих аборигенов, а потом воруют орехи из моей кормушки для птиц.

О’Рурк услышал тихий всплеск воды позади себя, когда комиссар осторожно поднялся на ноги.

— За все, знаешь ли, нужно отвечать…

Обернувшись, О’Рурк понял, что совершил ошибку, и тут же отвернул голову обратно.

Фергюсон тщательно целился в серую белку, украдкой озиравшуюся у основания птичьей кормушки. Однако не это вызвало ужас в душе О’Рурка. Оказалось, что его начальнику нравилось принимать ванны голышом. Финтан только что неудачно повстречался глазами с самым высокопоставленным членом ирландских правоохранительных органов.

Сконфуженный О’Рурк сосредоточил все внимание на кормушке. Белка уже пробралась на ее вершину.

— Фокус в том… — прошептал Фергюсон, не выпуская из зубов сигару, — чтобы поймать маленького ублюдка в тот момент, когда он меньше всего ожидает… этого.

На слове «этого» произошло сразу несколько вещей: миссис Фергюсон открыла двери, выходящие во внутренний двор, что, в свою очередь, вспугнуло белку и сподвигло комиссара Фергюсона попытаться удержать в прицеле метнувшееся животное. Движение ружья оказалось слишком поспешным, и комиссар, который к тому времени был действительно серьезно пьян, выстрелил в один из столбов собственной беседки, что вызвало рикошет, удивительно девичий вскрик и более чем недостойное выпадение из ванны.

Затем последовали небольшое пролитие крови и очень бурный поток разнообразных ругательств.

Глава тридцать девятая

Симона выжала тряпку и швырнула ее на пол со значительно большей силой, чем требовалось. Сегодня был долгий день, последовавший за бессонной ночью, которую она провела на кровати абсолютно неподвижно, чувствуя, как лежавший рядом Банни тоже не спит и мучается от желания поговорить. Однако Симона не открывала глаза и только еле слышно дышала. Ей казалось, что накануне вечером она уже и так наговорила больше, чем следовало.

Все инстинкты кричали, что ей пора бежать. Она всегда знала, что это неминуемо, ведь Дублин должен был стать лишь первой остановкой. Когда Симона две недели сидела в морском контейнере, перечитывая одни и те же три книги, пока не сели батарейки для фонарика, она ни о чем другом и не думала. Симона обязательно выучит французский. Страна, где не говорят по-английски, однозначно будет безопаснее. К тому же французы тоже любят джаз. Леди Дэй провела во Франции одни из лучших своих дней. Симона могла бы найти маленький бар у черта на куличках и…

…Делать то же самое, что она делает сейчас. Она оглядела «Частный клуб Чарли». Блин, а ведь ей действительно тут нравилось. Даже название. Ноэль объяснил, что выбрал его, потому что никто бы не пришел в джаз-бар под названием «У Ноэля». Заведение было маленьким, вонючим, с тремя участками неистребимой плесени и дамским туалетом, в котором раз в неделю обязательно случалась авария. Она не должна была там даже петь — ее наняли просто в качестве барменши. Но когда однажды Ноэль заиграл на рояле днем, она запела тихонечко Cry Me A River. По крайней мере, ей показалось, что тихонечко. Однако Ноэль закончил и стал смотреть на нее глазами, полными того детского восторга, с которым она уже была хорошо знакома.

— Ты не говорила, что умеешь петь, — сказал он в тот день.

И она запела, нарушив одно из своих правил. Она позволила себе поверить, что теперь в ее жизни все наладилось. Прошло уже около года — наверняка они решили, что она умерла.