«Ангельская» работёнка

Единственной положительной стороной того, что он полностью испоганил себе судьбу, явился момент замечательной ясности: когда над головой повисает большой меч, перестаешь замечать булавочные уколы.

Он тонул в долгах. Игра в карты началась как хобби: немного волнения, чтобы оживить скучную неделю, немного эскапизма, чтобы ненадолго отвлечься от руин разваливающегося брака. А потом произошло худшее, что только может случиться: он крупно выиграл. Внезапно появились деньги, а с ними возможность покрыть грабительские расходы на дом престарелых, где жила его мать, оплатить все счета после развода и даже немного оставить для себя. Жизнь заиграла совсем другими красками.

Так он угодил в простейшую ловушку, когда любой выигрыш кажется результатом собственного мастерства, а проигрыш… что ж, проигрыш всего лишь временная неудача. Зависимость проникала в него, как невидимый газ без запаха, и он был слишком глуп, чтобы понять: его тихое падение начинает нашептывать сигналы во внешний мир.

Однако сейчас ему было совершенно насрать на пару психов, которые могли бы и обязательно убили бы его, Банни и Симону, если бы им дали хотя бы половину шанса. Возможно, когда-то что-то изменится, но он не был в этом уверен. Единственный призрак, который преследовал его во снах, был призрак Дары О’Шэя. Джессика не посвящала Гринго в детали, но каким-то образом она полностью сломала Франко Дойла, и теперь он готов был отдать им все.

В самом начале, когда Каннингем и О’Шэй решили, что им нужна помощь, они осторожно подошли к Гринго. Они знали все о его долге. И о том, как он велик. Абсолютно все. Они сказали, что он сможет расплатиться с долгами в краткосрочной перспективе и даже заработать еще больше потом.

Спина Гринго болела, бок представлял собой довольно эффектный коллаж из трех цветов: пурпурного, коричневого и черного, а ножевая рана на бедре болела как сволочь. Прежде чем залезть под душ, он размотал бинты и изучил рану повнимательнее. К счастью, она оказалась неглубокой, несмотря на семь или восемь сантиметров ширины. Когда они вернулись, Симона настояла на том, чтобы тщательно ее промыть. Затем Гринго выпил пару таблеток обезболивающего и очнулся только после трех ночи — лежащим на диване Банни под пуховым одеялом и ощущающим боль каждым сантиметром тела.

Ему казалось, что нормально он не спал уже целую вечность. Несколько недель подряд его ночи были заполнены вариациями на одну и ту же тему. Он видел сны, в которых его тащили — за лошадьми, за машинами, за фурами, а однажды (это было незабываемо!) — за слоном. В общем, его, беспомощного, постоянно куда-то волокли. Не нужно обладать докторской степенью по психологии, чтобы догадаться, что с ним происходит.

Вода стала холоднее, и Гринго понял, что использовал всю горячую воду. Банни и Симона тоже проснулись и уже готовили на кухне классический завтрак. Было только полчетвертого утра, однако Банни всегда верил в принцип плотного завтрака как наиважнейшего приема пищи. Прежде чем зайти в душ, Гринго немного понаблюдал за ними. Между Симоной и Банни шли безмолвные переговоры. Симона старалась показать Банни, что с ней все в порядке, а Банни со своей стороны пытался скрыть под маской беззаботности свою болезненную потребность ее защитить. Учитывая, с чего начинался их роман, Гринго даже не представлял, успели ли их отношения развиться хоть до какой-то степени стабильности, перед тем как «обрушилась крыша».

И все же между ними что-то было. И это даже ранило. Не то чтобы он не был рад за Банни — на самом деле чертовски счастлив. Но собственный брак Гринго стал упражнением в принятии похоти за любовь, и находиться рядом с истинным чувством было немного больно — словно увидеть настоящий свет после долгого пребывания под землей.

Банни разбудил его с чашкой чая и извинениями. Он сказал, что подумывал о том, чтобы дать ему поспать, но справедливо рассудил, что Гринго захочет услышать новости, которые Банни только что узнал от Кобелихи. Под прикрытием чуть ли не бунта Картер с Дойлом выскользнули из расставленной на них сети. Услышав об этом, Гринго проверил свой телефон, на котором оказалось именно то текстовое сообщение, которого он так боялся.

Почувствовав себя после душа хоть немного человеком, Гринго заново перевязал ногу, оделся и спустился вниз, услышав, как Симона тихо напевает в спальне меланхолическую песню.

— А вот и он — наш Спящий красавец, — произнес Банни, усердно работая у плиты.

Аромат жареного мяса заполнил весь нижний этаж.

— Свеж, как новорожденный ягненок.

— Хвала Иисусу!

Гринго прислонился к стойке и понизил голос:

— Слушай, что станем делать, если кто-нибудь начнет искать этих парней?

— Не стоит беспокоиться, — ответил Банни, неумело переворачивая яичницу.

— Банни?

Банни повернулся, чтобы впервые за утро взглянуть на Гринго.

— Я сказал, не беспокойся.

— Да, но…

— Послушай меня: просто забудь об этом, хорошо? Если кто-то начнет их искать, я разберусь сам. Тебя там не было, и к тебе это не имеет ни малейшего отношения.

Симона зашла на кухню, помахав перед лицом рукой.