Искренность и доброта Анжелики заставляли ее взять на себя вину за причиненное зло. Несмотря на то, что это было ударом по ее самолюбию, она знала, что извинится перед мужем.
Но вряд ли все это имеет для него какое-то значение. Было ясно, что он не хочет ее, не желал своей первой жены, даже оставаясь рядом с ней — об этом, помнится, говорила Бланш. Но возможно — и горько было думать так, — он жил воспоминаниями именно о первой своей жене.
Когда Анжелика отправилась в постель, Ролан еще не возвращался. Она никак не могла заснуть, все ее возбужденное существо чутко прислушивалось к тихим ночным шорохам — хлопанье крыльев совы за окном, писку цикад, комариному звону. Уже после полуночи снизу до нее донеслись звуки, возвестившие о возвращении мужа. С минуту она колебалась, решая, не стоит ли сейчас спуститься и объясниться с Роланом.
Наконец она выпорхнула из постели и облачилась в пеньюар. Ей никак не удавалось успокоиться. Но если даже Ролан и не был задет ее выходкой, она имела собственное представление о нравственности и спешила облегчить душу. Да, она спустится вниз, коротко и холодно извинится и быстро вернется в постель.
Глаза ее привыкли к темноте, и Анжелика решила не разжигать лампу. Внизу царил кромешный мрак, и она совсем уж было решила вернуться, но увидела открытую дверь в кабинет, и какое-то смутное чувство заставило ее зайти в комнату. Она увидела мужа, раскинувшегося на кушетке без сюртука, в одной сорочке. Его лицо казалось мертвенно бледным в серебристом лунном свете, лившемся из окна. Из-под расстегнутой рубашки виднелась мощная грудь, покрытая жесткими черными волосами. Закатанные выше колен брюки обнажали крепкие икры. Он спал. Похоже, легкий бриз, струившийся из окна, задул лампу.
Анжелика приблизилась к мужу и прислушалась к его глубокому и ровному дыханию. Затем наклонилась и тихонько позвала по имени. Он не ответил, и она решилась окликнуть мужа погромче. Он открыл глаза и непонимающе уставился на жену.
— Ролан, мне крайне жаль, — мужественно прошептала Анжелика. И так как он ничего не ответил, она быстро добавила:
— Я о том, что наговорила тебе сегодня. Это было жестоко, а я не хочу быть жестокой.
Он продолжал хранить молчание, уставившись на Анжелику своими прекрасными глазами. Ролан выглядел грустным, сильно уставшим и постаревшим. Через миг Анжелика, по какой-то необъяснимой для себя причине, наклонилась и прикоснулась губами к его губам…
И уже через секунду осознала, что стиснута в его стальных объятиях. Его руки, словно морские канаты, обвивали ее стан, а губы жадно ласкали чуть прикрытую пеньюаром грудь. Его рот был горяч, требователен и источал аромат абсента. Анжелику обволакивал острый мужской запах. Через минуту его язык проник ей между губ, ощупывая и исследуя их… Анжелика почувствовала возбуждение, испуг и трепет. Сейчас ее вовсе не занимало то, что она полуодета. Она полностью отдалась новому для себя чувству всепоглощающей покорности. Время будто остановилось… Анжелика неожиданно для себя обнаружила, что уже лежит на кушетке, а сверкающие глаза мужа испепеляют ее душу. Вдруг из груди его вырвались похожие на стон слова:
— Как ты думаешь, отчего я избегаю тебя? Знаешь ли, как больно ты ранила мое сердце? О, я хочу тебя… Я так хочу тебя…
Тон его слов пугал, а диковатый блеск в глазах заставлял бешено биться сердце Анжелики. Пока он говорил, она ощутила сквозь тончайшую ткань его напрягшееся естество…
— Богом клянусь, это произойдет сегодня! — прорычал Ролан и снова впился ей в губы.
Его руки продолжали свою возбуждающую работу и уже через минуту приподняли ее ночную рубашку… И здесь Анжелика поняла, что все происходит не так. Ролан был нетрезв, не в себе, и уж точно не так следовало расставаться со своим сокровищем — за пару грубых животных движений здесь, на этой кушетке. Оттолкнув мужа, она произнесла шепотом, захлебываясь от негодования:
— Нет, Ролан, нет!
Он, казалось, мгновенно протрезвел, вскочил и ринулся прочь из комнаты.
На следующее утро, когда Анжелика спустилась к завтраку, Ролан уже сидел за столом. Обычно он уходил раньше, и Анжелика поняла, что причиной сегодняшней их встречи было происшедшее ночью. Рано или поздно — разговора не избежать…
— Доброе утро, — приветствовал ее муж.
Он поднялся, обогнул стол и с обезоруживающей доброжелательной улыбкой, как будто ночью между ними ничего не произошло, придвинул ей кресло. Да и вид его — как всегда свежевыбритого, в опрятной сорочке, с блестящими, словно сапфиры, глазами, говорил о собственной самодовольной невиновности.
Усаживая Анжелику, он накрыл ее шлейфом аромата своего одеколона, и этот возбуждающий запах заставил ее содрогнуться от нахлынувших воспоминаний. Но Анжелике удалось удержать себя в руках. Так они и сидели некоторое время друг напротив друга, разделенные столом, уставленным яствами и объединенные воспоминаниями о случившемся несколько часов назад.
— Этой ночью дитя явилось в мой кабинет и поцеловало меня, — сказал он наконец, отставив чашку с кофе спустя несколько минут наэлектризованного молчания.