И совершенным бриллиантом оказался художник Витька Скобцев.
Он пристал к Надежде на переходе в метро – через три недели после её возвращения из Гданьска. Следовал по всем пересадкам, не отставал. Она бы отбрила его, как многих, – привыкла, что за пламенным кустом её гривы, за длинными ногами, которые про себя именовала «граблями», устремлялись на улице и в общественном транспорте многие лица мужской расы. Умела резко обернуться, бросить через плечо пару слов… Она и обернулась! Увидев его жалобное лицо, остановилась. Их толкала толпа пассажиров, поезда гремели.
– Ты кто? – крикнула она. – Тебе что нужно?
– Не знаю! – крикнул он. – Просто иду…
– Ну и иди!
Он стоял, и она стояла. Что сказать этому парнишке?
Вдруг, непонятно почему (а может, и понятно – ведь все дни и недели она тогда только и думала, что о своём издательстве), Надежда крикнула:
– А что ты умеешь делать?
Он ответил, поезд прогрохотал…
– Чего?!
– Рисовать. Нарисовать тебя хочу.
Меня уже рисовали… Сердце её смялось, как лист бумаги под властной рукой, и, брошенное на землю, медленно стало расправляться.
– Пошли, выйдем! – прокричала она, как парни на танцплощадке её родного города.
И через полчаса они уже сидели в кондитерской над чашками кофе, не притрагиваясь к ним.
Домой в этот день Надежда вернулась счастливая. Месяца не прошло с её поездки в Гданьск. И сегодня, встретив Витьку Скобцева, от которого так и несло
Она металась по квартирке и напевала – впервые за долгие, долгие месяцы.
В кухне на разделочной доске лежал размороженный ломоть мяса, который она собиралась немедленно поджарить с лучком! Именно так, о-ля-ля, именно так: брутально и вкусно – поджарить с лучком!
Зазвонил телефон.
Чужой голос в трубке, серый и какой-то… мёрзлый, не здороваясь, проговорил:
– В общем, это… Я отвёз её, и почти сразу он родился.
– Кто – он? Что… – И поняла, и внутренности скрутило такой жгучей болью, поистине родовой, невыносимой, прошило сердце, обожгло лёгкие – Да… – прошептала, давясь тишиной. – Да! Это… мальчик?
– Роддом на Миусской, – сумрачно добавил Рома. – Я ещё позвоню, когда… выписка.
Глава 5
Красный Крест
Большинство заключённых террористов знали только арабский, да и то – разговорный. И потому образованные представители этого мощного отряда обитателей тюрьмы, особенно те, у кого в активе имелся драгоценный английский – язык международных правозащитных организаций, ценились превыше всего и на особый манер: ведь именно они писали сотни писем и жалоб в разные инстанции.
Такого ценного кадра в камере всячески обихаживали, его прихоти и поручения выполнялись рабами неукоснительно и мгновенно, и никто не смел сесть в его кресло или на его стул, украшенный вышитым ковриком или