Ангелы ада

С берегов дозорные сбежали, трое вляпались, кто в «сучью прядь», кто в «костоломку». В общем, нет больше нашего удивительного оазиса… Почему Эйнштейн покинул базу? Может, потому что капитан никудышный, предположила Авдотья с горечью. Настоящий капитан не бросает тонущее судно. Хотя, справедливости ради, последние сутки Илья несколько не в себе, то веселый через край, допекает всех своими еврейскими анекдотами, то впадает в такую задумчивость, что не дозовешься… Фотография? О, она-то как раз очень при чем. Илья заставил-таки Жужу изобразить ту «женщину с волосами», которая наблюдала за островом с крыши дома. Получилось, видимо, хорошо, поскольку босс, запечатлев портрет незнакомки, возбудился, как юнец, собрался и отбыл на Большую землю, назначив ее, Авдотью, за старшую…

Надо что-то сказать на прощание, приободрить, и я посылаю зампомеду заряд позитива в виде моей фирменной шутки:

– Эвакуация – не эякуляция, можно и приостановить. Вы держитесь там, помощь придет.

Кое-что наконец прояснилось. И все равно поведение Эйнштейна оставалось непонятным.

Забудем про него, подумал я. Вопрос сейчас один: что делать мне лично? Отправляться в Виварий и заниматься эвакуацией, выполняя крайнее распоряжение начальства? А если его отмена до меня не дошла чисто по техническим причинам? Устройства связи, знаете ли, иногда ломаются и без участия Питера Пэна или его дочерей.

Для очистки совести я позвонил в Гатчинский филиал ЦАЯ, затем – в наш офис в Тосно. Ни там, ни там Эйнштейна не ждали и ничего определенного про него сказать не могли. А в Колпино, куда, по словам Илоны, он направился, никаких ведомственных объектов нет…

Из головы не выходила новость, сообщенная мне Авдотьей. Благодаря Жуже теперь существует изображение женщины, безусловно, причастной к нападению на Новую Голландию. Это враг. Изображение второго врага мне показал господин Бабуин. Оба этих человека (человека ли?) болтаются то ли в Зоне, то ли где-то в Ленобласти, и какие у них цели, знает только дьявол.

Натали там одна с детьми. А ее муж и защитник в полусотне километров от дома. Это в корне неправильно…

Почему я до сих пор здесь?

Собственно, решение было мною принято сразу, как я узнал про странный финт босса, просто я тогда его не осознал. А теперь я объяснял сам себе, почему должен поступить именно так и не иначе.

В любой непонятной ситуации мое место – возле семьи, постановил я, сдавая снаряжение обратно. Конвоировать из Вивария три десятка опасных аномалов – работа для вертухаев, не для Питера Пэна.

Как же девочки обрадуются моему возвращению, все трое, и Светлячок тоже, новый член семьи, куда ж без него, и как я им всем обрадуюсь! – думал я, пришпоривая свой «Лэнд Ровер»…

* * *

Я приближался к дому, в голове вертелась дурацкая строчка дурацкой песенки: «А Чомба в кабаках танцует румбу!», привязалась, приклеилась, но я ее не гнал, пусть… Приятные ассоциации вызывает.

Так, под румбу, и доехал. На первый взгляд – порядок, охрана на месте, ворота закрыты. Солнце садится который час, все не может сесть. Белая ночь, ептыть.

Загоняю внедорожник во двор… Опа! Автомобиль Эйнштейна! Начальник собственной персоной – у нас в гостях!

Вижу близнецов, уныло сидящих на скамейке, и что-то сжимается в моей груди. Час возмутительно поздний, они не спят. Мальчика не видно. Дом темный, света в окнах нет. Не похоже на порядок…

Девочки спешат навстречу мне.

– Почему не в кровати? – спрашиваю строго.

– Не заснуть, – отвечает Аня.

– А вы пробовали?

– Мама нас уложила, – вступает Марина. Говорит таким тоном, как будто защищает маму. – Потом мы не выдержали и встали.

– А Светлячок?

– Он спит.

Хочу пройти дальше – не пускают. Перегородили путь в узком месте, не обойти.

– В чем дело?

– Не ходи в дом.

– …Мама заболела.

– …Заразилась от дяди Ильи.

– …Мы хотели его вылечить, но он в шлеме.

Выпалили все это единым махом и схватили меня за ноги, буквально повисли.

– Хорошо, – говорю, – в дом я не пойду, обещаю. А ну пустите.

Отпустили.

Минуя крыльцо, иду вокруг дома, потому что заметил: на траве с той стороны, где должна быть тень, странные блики. Оказывается, в оранжерее горит свет, падает из окон. Близнецы сзади подпрыгивают в ужасе: «Папа!» Не обращаю внимания, подхожу к стеклянной стене зимнего сада и смотрю…

Лучше бы я этого не видел. Поздно понимаю столь очевидную вещь. Нельзя мужчине видеть любимую женщину в таком виде и в такой ситуации.

Вот как они, значит, «больны»…

Наверное, я куда-то ударил, не знаю куда, потому что стекло вдруг осыпается, а кулак мой в крови. Они вскакивают. Эйнштейн действительно в защитном шлеме. И больше на нем ничего нет. Голый, но в шлеме – прикольно. С ним рядом какая-то женщина, тоже голая, поразительно похожая на Натали; какая-то чужая, незнакомая женщина… Я разворачиваюсь и бреду обратно. Кто-то хватает меня за руки и отчаянно кричит: «Питер, не уходи!», – какое красивое, драматическое контральто. Я отмахиваюсь, не глядя, опять попадаю кулаком, теперь во что-то мягкое и теплое, слышен вопль боли, и мне нравится, как он звучит. Больше меня никто не задерживает.