Мы переглядываемся: молодое вино бродит в наших головах, и нам до умопомрачения хочется попробовать чего-нибудь этакого необычного – не похожего ни на скачки по пыльным проселочным дорогам, ни на мальчишеские бои на мечах и палках, ни на стыдливые объятия сельских девушек. Нам хочется попробовать вишен из заколдованного сада некоего чародея, вампира, монаха, рыцаря или святого – не все ли равно?.. А еще нам хочется… Но – т-с-с-с. Об этом мы, все трое, предпочитаем помалкивать.
Щенячий юношеский задор охватил нас, и нам уже море по колено – вернее, река, которую нужно переплыть или перейти вброд, чтобы достигнуть розовых стен вечернего замка.
- Ура! – громко, не сговариваясь, кричим мы с Гийомом, мигом подхватывая свои задницы с соломы.- Айда за вишнями!
- Ну, а если вдруг столкнемся с магом? – хитро прищуривается Филипп.
Я хватаю меч и, воинственно потрясая им, как Геркулес палицей, грозно заявляю:
-А, если нам встретится ваш знаменитый маг, то, клянусь кровью Христовой, я вызову его на поединок и убью.
Друзья мои, переглянувшись, вновь прыснули со смеху.
- Да, напугал, Аника-воин. Ладно, раз решили – едем.
Они зря смеются: мечом я, не смотря на некоторую неприязнь к оружию, владею очень даже сносно. Еще, когда мне только-только исполнилось 11-ть лет, у нас в доме служил в охране некий сеньор Оливье, старый рыцарь, один из крестоносцев, которые в свое время воевали с маврами за обладание Гробом Господним. У Оливье не было пальцев на левой руке, он потерял их в бою. Однако, мечом и копьем он владел, как бог, и во всем Провансе не было лучшего наездника. Лошади его любили, хоть и побаивались. Люди реагировали почти так же.
Так вот этот самый Оливье с 11-ти лет учил меня верховой езде и обращению с оружием. И, хотя учеником я был, откровенно говоря, преотвратным, кое-каким приемам боя я все-таки научился. Так что при случае вполне мог за себя постоять. Не стоит далеко ходить за примером. В прошлом году, возвращаясь в конце августа в Монс, я столкнулся по дороге с разбойниками. Их было трое, и они, увидев меня, обрадовались было легкой наживе: еще бы – мальчишка один и на лошади с кошельком и оружием. Но не тут-то было! Одного я уложил на месте, второму отрубил ухо, а третий убежал сам.
Вот так-то, господа папенькины сынки!
Мы поймали разморенных вечерним сумраком лошадей на поляне и, не сразу попав в седло (Филипп, например, прыгая с ветки дуба, шлепнулся задом в кусты жасмина – ох, как чертыхался и проклинал он на чем свет стоит вторую бутылку вина!), понеслись, что было духу к реке. Легко миновав переправу и даже не замочив штанов, мы выбрались на другой берег.
- Со стороны леса стена ниже, легче будет перелезть, - осторожно оглядываясь по сторонам, сказал Филипп.
Бесшумно, почти приникнув к земле, чтобы не привлекать внимания часовых, мы обошли крепость и нашли место, где стена действительно казалась пониже. С лошади да друг другу на спину – вполне можно влезть. Мы уже было почти пошли на абордаж, когда вдруг…
Откуда-то сверху полилась музыка.
Мы застыли на месте, как громом пораженные. Мы забыли о том, кто мы, где мы, откуда и зачем сюда явились. Это не было похоже на музыку. С чем можно было сравнить эти пронзительно-щемящие, буквально вонзающиеся в душу звуки, так похожие на плач раненого ангела?.. Я в жизни своей не слыхал ничего подобного – было ощущение, что у меня живьем вырезают сердце.
- Это он, это он, - испуганным шепотом забормотал Гийом (куда только подевалась вся его бравада!). – Я слыхал, что он играет на каком-то дьявольском инструменте, изобретенном маврами. Кажется, лютней называется.
- Ты дурак, Гийом, - с раздражением говорю я. – Лютню действительно придумали мавры, но она никакой не дьявольский, а самый обычный инструмент – чем-то смахивает на женскую фигуру. Но это…это - не лютня. Я не знаю, что это. Это вообще не похоже на инструмент.
Пленительно-чарующие звуки над головой оборвались так же внезапно, как и появились – как будто бы кто-то решительно и резко захлопнул дверь в сказку перед самым нашим носом.
- Ну что, лезем? – нерешительно спросил Филипп.
- Лезем, - сказал я.
Не отступать было уже теперь делом принципа.
Мы без труда миновали стену и очутились в саду.
Да, правы были те, кто распускал слухи о чудесном вишневом саде – вишни здесь и вправду были необыкновенно вкусные, правда, не с грецкий орех, но крупнее обычных и необычайно сладкие. Набивая ими рты и карманы (а Филипп ухитрился даже засыпать их за пазуху), мы быстро передвигались по саду и спустились к реке.
Был поздний вечер, и солнце почти до половины ушло под воду.
- Посмотри, Вольдемар, - Филипп легонько тронул меня за руку, - вон там, у берега – инструмент, о котором ты говорил. Лежит у самой воды. Он и вправду похож на…
Он не договорил – потому что в одно мгновение лишился дара речи, застонал и затих.
- Господи, - задушено прошептал Гийом и поднял руку для того, чтобы перекреститься.
Я сделал глубокий вдох, а выдохнуть… Выдохнуть уже не сумел.
Из реки прямо на нас выходил ангел.
Я никогда раньше не видел ангелов, но точно знал, что это он.