Ангелы этого мира

Лёжа в своей кровати, «аксиос» говорю
календарю, заплате, бледному фонарю,
бедной сухарной крошке, бабочке и осе,
кружке, губной гармошке, мухе, поскольку все
эти предметы жизни, мелкие существа
славят в своей отчизне тайный закон родства.
Вот и щадят их войны, пагубы, забытьё,
ибо они достойны в Царство войти Твоё.

2

Лёжа в своей постели, «аксиос» я шепчу
мху, соловьиной трели, солнечному лучу,
старому снимку Бреста, трещине на стене,
муке, знакомой с детства, с детства знакомой мне,
лучшей на свете строчке — пропуску в мир иной,
сну в кружевной сорочке с крыльями за спиной,
радуге многослойной, ангелу на пути —
ибо они достойны в Царство Твоё войти.

3

Я не о тех, кто подвиг свой преломил, как хлеб.
Где они — Рюрик, Хлодвиг, братья Борис и Глеб?
Тянутся, словно птицы, в радужные края
братья мои, сестрицы, дочери, сыновья,
пляшут скворцы в скворечнях, плачут отец и мать…
Разве достоин грешник «аксиос» им сказать?

4

Лёжа на нижней полке в поезде «Астана»,
я вспоминаю Волги влажные письмена.
На золотых, песчаных отмелях у воды —
знаки событий тайных, будущего следы.
Вижу я незнакомца с удочкою в руке,
маленького японца с рюмочкою саке.
Вижу я, как стрекозы воздуха ткут парчу, —
и не таясь, сквозь слёзы «аксиос» — я шепчу.

* * *

Ангел смерти сжалился над нами:
мы в конце зимы в последний раз
будем трогать ледяное пламя,
плавить серебро, дробить алмаз.

Будем плакать и молчать некстати,

сложенные крылья развернём…
Облаченье ивы на закате
вспыхнет ослепительным огнём.

И, оторопев от этих вспышек,

дрогнет сердце, и в последний раз
смерть в короне, как Марина Мнишек,
с удивленьем поглядит на нас.

* * *

Что-то говорит на суахили
поседевший за ночь старый клён.
Из-под золотой епитрахили
слышится рыдание и стон:

всем — от муравья и до удода

нужно уходить из этих мест…
И приговорённая природа
прячет слёзы и целует крест.

* * *

Торжественно держат каштаны
созревшие за ночь плоды.
Скитаются рыб караваны
в великой пустыне воды.

Пора нам подумать о вьюгах,

о праведных ризах зимы,
о рыбах в железных кольчугах,
плывущих в объятиях тьмы,

поскольку никто нам не скажет,

где мойры и парки живут
и что они шьют или вяжут
и пряжу какую прядут.

Но как в колебаньях эфира

увидеть мелькание спиц
и ангелов этого мира —
дрожащих от холода птиц?

* * *