Ангелы Эванжелины

Вяло ковыряюсь в своей тарелке, скромно принимая поздравления окружающих и размазывая по несчастной посудине овощное пюре. Усталость дается в знаки, и больше всего хочется лечь наконец-то в постель. А, когда, наконец, оказываюсь в своей комнате, то стоит только коснуться головой подушки, как незамедлительно проваливаюсь в сон, словно в черную дыру, и прихожу в себя уже поздним утром. И то только оттого, что мне на живот кто-то внезапно прыгает.

Рывком сажусь и вижу возле своей кровати довольного Сета и не менее счастливого Гленна, удобно устроившегося у меня на животе.

— Эва, — обнимает меня ручками ребенок и тут же лезет за поцелуями.

Сет более сдержанный, но видно, что и ему не меньше чем младшему хочется, чтоб его обняли и поцеловали.

Обхватив одной рукой малыша, я тут же привлекаю к себе старшего.

— Привет мальчики? — шепчу, по очереди целуя их в щеки.

— Привет, — смущенно краснеет от моего поцелуя Сет. — Извини, что мы тебя разбудили. Папа не велел, но Гленн очень просился, и я не смог его сдержать.

— Ой, не бери в голову, — машу рукой. — Я прекрасно выспалась.

Сет снова устраивается в кресле, Гленн ложится мне под бок.

— Эва, — отводит взгляд мальчик. — А это правда, что ты за папу замуж выходишь?

С опаской смотрю на Сета, но прочитать во взгляде его отношение к этому вопросу не могу, уж очень он старательно разглядывает цветочные узоры на обивке кресла.

— Правда, — помедлив, осторожно отвечаю.

— Ты теперь мама? — со всей своей детской непосредственностью спрашивает Гленн.

Сердце пропускает удар, я растерянно смотрю на малыша. До чего же сложно бывает отвечать на, казалось бы, простые вопросы.

— Нет, милый. Наверное, нет. Ты же знаешь, что мама на небе. Но я буду вместо нее, — закусываю губу, со страхом ожидая ответа.

— Тебя нельзя называть мамой? — озадаченно хмурит светленькие бровки малыш.

— Можно, если тебе хочется, — крепче прижимаю к себе ребенка.

— Очень хочется. Я никого мамой еще не называл, — облегченно вздыхает малыш.

Перевожу взгляд на Сета, который продолжает гипнотизировать взглядом вышитый на ткани цветочек. Он, почувствовав, что я на него смотрю, все-таки поднимает глаза. Сейчас он выглядит бледным и немного взволнованным.

— Эва, — охрипшим голосом начинает он. — А ты не будешь обижаться, если я не буду тебя мамой называть. Пока…

В его глазах столько боли и неуверенности, что у меня самой выступают слезы.

— Мне кажется, это будет неправильно. Вдруг маме там, на небе, будет больно… Вдруг она подумает, что я ее забыл…

— Нет, конечно, — тихо отвечаю. — Можешь просто Эвой называть.

Мальчик стискивает кулаки, видно, что сдерживает слезы изо всех сил, и мне становится так его жалко, что сердце просто не выдерживает.

Я беру его за руку и крепко сжимаю прохладные детские пальчики в своей ладони.

— Знаешь, моя мама тоже на небе, — говорю дрожащим от эмоций голосом. — И мне кажется, что они сейчас смотрят на нас и радуются, что мы есть друг у друга и больше не одиноки. Мальчик в ответ легонько пожимает мою руку в ответ, а затем внезапно встает со своего кресла и обнимает, уткнувшись носом в шею и тихонько всхлипнув.

Глава 27

Завтрак, который приносит Лина, мы по-братски делим на троих. Оказывается, мальчишки снова проголодались, и не прочь отведать ароматного какао со сдобными булочками. Мне невольно вспоминается отрывок из “Карлсона”, когда они с Малышом сидели на крыше и наслаждались подобным лакомством, наблюдая свысока за вечерним Стокгольмом. У нас перед глазами совсем не Стокгольм и даже не Швеция и уж точно не Земля, но вид не менее восхитительный. Ровная, как зеркало, водная гладь Виниконского моря, суровые скалы, крики всполошенных вечно голодных чаек и яркое синее небо, без единого облачка.

— Как думаете, может нам сходить погулять? — задумчиво смотрю на солнечные блики, сверкающие на воде. — Погода обещает быть изумительной.

— Гуять! Гуять! — радостно хлопает в ладоши Гленн и нетерпеливо подскакивает на стульчике.

С ним все ясно, оборачиваюсь к Сету.

— А ты как на это смотришь?

Мальчик принимает уморительно серьезный вид совсем как у взрослого и откидывается на спинку стула, копируя манеру Теодора.

— Пожалуй, можно, — слегка кивает он, отпивая из чашки напиток. И если б не возникшие при этом у него под носом “молочные усы”, образ молодого лэрда был бы полностью оправдан.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не прыснуть от смеха, но не хочу ставить ребенка в неудобное положение, поэтому просто прикрываюсь чашкой и делаю большой глоток, чтобы ничем себя не выдать. Но есть Гленн, которому не свойственна подобная деликатность.

— Сет! Уси! У тебя уси! — хохочет он, тыкая в старшего брата пальцем.

Покрасневший Сет торопливо ставит на стол кружку и кидается в ванную комнату к зеркалу.

— Хихикаешь, — шутливо хмурю брови, наблюдая, как заливается смехом дитя.

— Усятый Сет, — веселится и дальше малыш.

— Значит, и ты сейчас будешь “усятый”, — фыркаю я.