Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»

«Шапка-мурмолка, кепи и тому подобные вещи гораздо важнее, чем вы думаете; внешние формы быта, одежды, обряды, обычаи, моды – все эти разности и оттенки общественной эстетики живой, не той, т. е. эстетики отражения или кладбища, которой вы привыкли поклоняться, часто ничего не смысля, в музеях и на выставках, – все эти внешние формы, говорю я, вовсе не причуда, не вздор, не чисто “внешние вещи”, как говорят глупцы; нет, они суть неизбежные последствия, органически вытекающие из перемен в нашем внутреннем мире; это неизбежные пластические символы идеалов, внутри нас созревших или готовых созреть…»[78]

Это предпоследний абзац большой работы Леонтьева.

Казалось бы, Константин Николаевич мог завершить свой труд чем-то более значимым, весомым, глобальным. Речь в абзаце на первый взгляд идет даже не о второстепенных, а третьестепенных вещах – о какой-то шапке и о какой-то кепке. Но это только на первый взгляд. Для Леонтьева это очень глубокие зрительно-эстетические символы, отражающие полюса духовного состояния тогдашнего русского общества. Шапка-мурмолка – традиционный русский головной убор (который, кстати, носили некоторые славянофилы), а кепи – французский (его одно время пытались внедрять в русской армии). Сегодня в «демократической» России нас пытаются лишить последних остатков «эстетического зрения». А если мы будем уделять ему должное внимание, как советует Леонтьев, многое нам станет видно и понятно. А это уже шаг к исправлению нашей социальной жизни. Обостренное эстетическое чувство (подобно совести) не даст нам спокойно жить, подобно тому, как не мог спокойно жить Леонтьев.

Против «здравого смысла». «Эстетическая социология»

Как отмечает исследователь творчества русского мыслителя А. А. Корольков, Константину Леонтьеву «принадлежит открытие такого понимания эстетических, этических, социальных норм, которое еще только пробивает себе дорогу в науке и философии XX столетия. Его эстетика отвергает среднестатистическое толкование норм, столь принимаемое и здравым смыслом, и наукой вплоть до наших дней»[79]. Леонтьев эстетически остро воспринимал то, что выражалось понятиями «среднее», «усредненное», «привычное», «норма», «здравый смысл». Он видел в этом упрощение, «превращение цветущей сложности» в нечто серое, безобразное, умирающее. «Именно это-то среднее, дурацкое, опасное понимание (или так называемый здравый смысл) доступно большинству»[80]. Он даже постоянно подлавливал представителей «науки» (особенно социальной) на том, что их «открытия» нередко «подгоняются» под запросы нетребовательной публики с ее так называемым «здравым смыслом». Кто-то усматривал в этом снобизм и аристократическое высокомерие Леонтьева. Но думаю, что такое описание мира Леонтьевым не было продиктовано каким-то высокомерием, он искренне и тяжело переживал умирание «цветущей сложности». Подобно тому, как люди тяжело переживают умирание своих близких.

Леонтьев – один из величайших (не только в России, но и в мире) ниспровергатель «здравого смысла», «очевидного», «общепринятого», даже если это освящено высочайшим авторитетом науки. Потому что Леонтьев смотрел на мир широко открытыми глазами, был «эмпириком». В отличие от многих людей «науки», всю жизнь пребывавших в мире виртуальных абстракций. Говорят, что в философии есть целое направление, называемое «философией сомнения». Основоположником этого направления принято считать французского математика, физика, механика и философа Рене Декарта (1596–1650). Как пишут в словарях и энциклопедиях, метод познания Декарта – «интуитивно-дедуктивный», или «аксиоматико-дедуктивный». По его мнению, основные принципы, основные аксиомы (первые принципы, первые аксиомы) в науке выводятся с помощью интуиции и носят исключительно интуитивный характер. Все остальные положения дедуктивным путем выводятся из этих интуитивных аксиом.