Ангелы и насекомые

– Будьте предельно осторожны. Контакт опасен и болезнен для медиума. Сидите очень спокойно, старайтесь ей помочь.

Перо побежало по бумаге, выводя слова аккуратным, изящным почерком, полная противоположность по-ученически круглому и крупному почерку Софи:

Ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был
              холоден или горяч.
О вашем легкомыслии я мрачно размышляю,
Ваш долг священен, вам о нем напоминаю:
Должны оплакивать вы вечно нашу Госпожу.
Лаодикия, Лаодикия.

Перо замерло, вернулось к написанному, вычеркнуло «Лаодикия» и медленно и старательно вывело:

Теодицея[79]новис новиссима. Домой по сонной глади моря везет прах милый, прах один, груз черный – сгинувшую жизнь. Прах. Прах.

Чувства всех присутствующих, такие разные, но слившиеся в один поток, захлестнули миссис Папагай. Благоговейный ужас поразил миссис Герншоу, она с трудом могла дышать. Мистер Хок быстро соображал, что бы могли значить эти слова.

– Это строки из Откровения, глава третья, стихи пятнадцатый и шестнадцатый. Послание обращено к ангелу Лаодикийской церкви: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Нам вменяют в вину недостаток усердия. Что значит Теодицея, я не знаю; может быть, нам хотят сказать, что в нашем Маргите мы недостаточно ревностно приближаем Царствие Божье. Однако слова не все из одного текста.

– Стихотворная строфа взята из «In memoriam», – сказал капитан Джесси. – В ней речь идет о корабле, который везет домой мертвеца, «груз черный – сгинувшую жизнь». Я всегда восхищаюсь этой строчкой: выходит, что вес груза есть тяжесть пустоты, черноты, сгинувшей жизни. Тяжелы не останки, но то, чего больше нет; этот прием называется парадоксом, не так ли? На море зловещее затишье, по его сонной глади идет под парусами, скользит неслышно, как призрак, корабль и везет…

– Довольно, Ричард, – прервала его миссис Джесси. – Все знают, что эта строфа из поэмы моего брата. Разговаривая с нами, духи часто используют строки из этой поэмы. По-видимому, она им очень нравится, причем они говорят ее языком не только в моем доме – в наших мыслях эта поэма, естественно, занимает много места, – но и в других, во многих других домах.

В полумраке она оборотила к Софи Шики свое смуглое, хищное лицо. Ворон, сидевший с ней рядом, затрещал перьями, собачонка оскалила мелкие острые зубы.

– Помилуйте, к кому же обращены эти слова? Кто послал их?

– И кто эта «наша Госпожа», которую должно оплакивать? – поспешил добавить мистер Хок, всеми силами своего живого ума стараясь разгадать спиритическую головоломку.

Софи Шики пристально посмотрела на пришельца – в его глазах крутились горячие вихри. Она снова взяла перо:

Твой голос в высоте звенит,
И в шуме вод его я слышу;
Тебя в лучах рассветных вижу,
Твой образ – где закат горит.

Откровение 2:4

Мистер Хок бросился комментировать:

– В Откровении упоминается «Ангел, стоящий на солнце», но это не вторая глава, а семнадцатый и восемнадцатый стихи девятнадцатой главы: «И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных…»

– Нам хорошо знакомы эти слова, мистер Хок, – сказала миссис Джесси, – они в самом деле из семнадцатого и восемнадцатого стихов девятнадцатой главы.

Тогда капитан Джесси взял со стола Библию и заглянул в нее:

– А вот четвертый стих главы второй. Послание обращено к Ангелу Ефесской церкви: «Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою». Бог мой. Как занятно. Что бы это могло значить?

– Так кто же эта «наша Госпожа», которую должно оплакивать? – не мог успокоиться мистер Хок.

– Это перевод сонета из Дантовой «Vita Nuova», – с ехидцей пояснила миссис Джесси. – «Наша Госпожа» – это Беатриче, умершая в двадцать пять лет и вдохновившая Данте на создание «Божественной комедии». Поэт познакомился с ней, когда им обоим было по девять лет, и, хотя после ее смерти женился, остался верен ее памяти. Не откроет ли нам наш гость, мисс Шики, к кому из нас обращено предостережение?

Софи Шики посмотрела в бурлящие глаза, на оперенное тело.

– Оно исчезает, – промолвила она.

Перо вывело:

Увы, кончина. Увы Э. моя. Увы.

– Послание предназначено вам, – сказала миссис Герншоу. Она хуже других была знакома с историей жизни миссис Джесси, и ее не встревожил грозный тон послания.