Ангелы и пионеры

Егор отложил книжку. В палате было довольно тепло, а Егор все равно зяб. Город за окном казался игрушечным, бело-меховым от снега. Брякнул мобильный. Егор посмотрел на него с ненавистью и выключил звук. Но мама даже не открыла глаза. «Полем иду до метро. Сзади крадутся собаки. Не оглянусь, знаю без них, что январь». Дмитрий Андреевич. Мама ходит с ним в походы. А куда еще идти? Дома у мамы – Егор и бабушка, а у Дмитрия Андреевича – жена и дети. Жена тоже иногда шлет маме эсэмэски. Из-за них мама краснеет и плачет, а бабушка сердится: «Не можешь ты себя поставить как следует… Мокрая курица, противно смотреть…»

Егор спрятал мобильный с выключенным звуком еще и под подушку, чтобы не гудел, не вибрировал, не мешал маме спать.

И тоже уснул.

Когда он проснулся, мамы уже не было. Совсем не было – вместо ее высокой кровати на колесиках было пустое место с маленьким клочком пыли.

Бабушка обнимала Егора, сильно пахла духами и плакала, теплые слезы попали Егору на лицо и руки. Было противно.

Егора пригласила в кабинет мамин лечащий доктор Велта Яновна.

– Твоя мама была светлым и очень мужественным человеком, – сказала она. – И я уверена, что ты тоже такой. Если что, обращайся ко мне. Звони смело в любое время за любой помощью.

Она дала Егору большую визитку – крупные темные буквы на плотной серой картонке. Это потому, что чаще всего у Велты Яновны лечились старые люди и надо было, чтобы они могли разглядеть телефон доктора сразу, без очков.

– Спасибо, – сказал Егор.

– И помни, что Бог тебя видит, никогда не оставит и приготовил для тебя много чудес.

– Велта Яновна, вы же врач, химию с физикой изучали. Бога нет.

– У нас в храме все священники или физики, или врачи, – улыбнулась Велта Яновна. – А хочешь, летом заберу тебя к своим, на хутор в Латвию? Там озеро и ребята есть хорошие. Подумай. Словом, звони, и я тоже буду тебе звонить.

В коридоре дожидалась бабушка. Увидев Егора, она снова заплакала, перекосив лицо, и Егору опять стало противно.

Дома пили чай с бабушкой и Борисом Генриховичем, другом бабушки. Бабушка воняла духами и стонала, а Борис Генрихович подавал ей таблетки и водичку. Потом он спросил:

– Туда сообщила?

– Через мой труп, – железным голосом учительницы сказала бабушка и стала стонать дальше.

– Не глупи, Тамара, – нахмурился Борис Генрихович и сердито посмотрел на нее светлыми глазами навыкате. Борис Генрихович работал часовщиком в доме быта, и с такими глазами ему было удобнее разбираться в мелких деталях. – Вон, наглупила уже…

Борис Генрихович глянул на Егора и покачал головой. Он словно сердился на бабушку за то, что все кончилось так. Как будто он надеялся до последнего, что как-нибудь обойдется, а вот не обошлось, и от этого он удивился и рассердился.

– Сообщай по-быстрому, – сердито сказал он. – Хватит уже…

Егору было холодно. В своей комнате, вернее в их с мамой комнате, в своей половинке за икейскими полками, он закутался в плед и стал думать – про маму, про Велту Яновну и про Бога.

Егор понял, что с мамой реально плохо, когда бабушка стала ходить в церковь. Раньше бабушка туда никогда не ходила, а когда видела священника по телевизору, говорила: «Наел пузо, патлатый» или «Да на нем пахать надо». Первый раз в церковь она взяла с собой Егора, и там священник, очень худой и коротко стриженный, устало попросил ее стереть с губ помаду, прежде чем целовать икону. Однажды принесла из магазина много сладостей, фруктов и сыр. А когда Егор хотел открыть пачку пастилы, замахала руками: не трогай, это в церковь…

Бабушка носила Богу сладости, чтобы мама выздоровела.

Но Бога нет, есть еще кто-то, могучий и несправедливый, кого не умаслишь никакой там пастилой.

А Велта Яновна верит в Бога, хоть и врач.

Велта Яновна высокая, седая, совсем не накрашенная, а выглядит гораздо моложе бабушки. Егор подумал вдруг, что если бы вместо бабушки у мамы была Велта Яновна и говорила бы маме, что она светлый и мужественный человек, то мама бы не заболела. Жила бы себе и жила, долго и счастливо. Мама заболела, потому что время бежало все быстрее, а мечты совсем не успевали сбываться. Мама любила все красивое и веселое, умела из старой одежды делать новую. Она работала в досуговом центре, к ней приходили учиться плести кружева, выращивать цветы, печь пироги, варить мыло, пахнущее травами и морем… Мама любила веселое и красивое, море, котят и щенков, а жизнь показывала ей грустное и тяжелое – папа Егора погиб, когда Егор еще не родился, денег никогда не было, мама готовила и шила на заказ, животных дома не разрешала держать бабушка, а купаться ездили в Серебряный Бор.

Мамин мобильный брякнул у Егора в кармане. Пришла эсэмэска. «Зимний рассвет смотрит в лицо. Не опущу головы – не стыдно вымаливать чудо у неба», – прочитал Егор. Дмитрий Андреевич. Хокку сочиняет. Захотелось выплюнуть эти стихи, как будто противным комком они лежали у него во рту. Выплюнуть стихи и выкинуть мобик. Но он написал в ответ: «Мама умерла. Не эсэмэсьте больше». Нажал «отправить». Выключил мобильный. Лег на бок. Было холодно. Он подтянул колени к животу и крепко зажмурился.