Ангелы летают бесшумно

– Ну, вот! Я что! Зря суп доедал? – заупрямился Миша.

– Вот не зря! – звонко возразила ему Олеся и, подойдя поближе, провела рукой по его волосам: – У тебя ручка болела, но ты победил злую боль. Ты у нас теперь Илья Муромец. Ты – герой!

– Правда? – гордо приободрился Миша, расправляя плечи, как папа учил.

– Правда, – светло улыбнулась Олеся: – Знаешь, что? Скажи маме, чтобы не грустила. Пусть она больше улыбается. Нам так будет спокойнее.

– А ты? Ты сама ей не можешь сказать? – удивился Миша.

– Мне уже надо идти. Папа ждёт. Передавай всем нашим привет! – Олеся нагнулась над мальчиком, окутывая его своим счастливым голубым взглядом. Затем она сделала шаг назад, окунаясь в оранжевые солнечные лучи. Она превратилась в белую голубку и упорхнула на свет таящего за окном солнца.

Миша стоял, затаив дыхание, а затем сорвался с места и взволновано побежал в зал.

– Давайте я, на всякий случай, оставлю Вам свой номер телефона, – взяла в руки ручку женщина.

– Мам, мам! Там Олеся! Она была здесь! Сидела со мной на кухне! – затараторил Миша, махая своей рукой.

– Сынок, подожди! Что ты такое говоришь? – растеряно присела в кресло мама: – Ты суп доел?

Миша поднял свою руку и провёл ею по голове.

– Она меня по голове погладила. Вот так! – показал он: – И сказала, что я –герой, я – Илья Муромец!

Мама ничего не понимая, посмотрела на гостей, извиняясь за его поведение. Но в душе она была рада, что Миша наконец-то стал весёлым и носился, как реактивный веник. Он уже не прижимал к себе свою единственную правую руку. Второй у него уже просто не было. Скоро его ждала операция.

4

Три женщины вышли из разбитого осколками подъезда. Каждая из них вынесла свои собственные воспоминания, но все сошлись в одном, что этот мальчик оставил тёплый след в их сердце.

– Слушай, я не знала, что в этой семье ещё муж погиб, помимо девочки, – нарушила молчание девушка помоложе.

– Да, – тяжело вздохнула женщина в пуховике: – Здесь, в этом дворе, много людей в тот день погибло.

Она остановилась и молча обвела взглядом посеревший от горя двор.

Сбоку от неё стояла побитая деревянная лавочка, чуть в стороне на дороге прямо у подъезда зияла незасыпанная воронка от града.

– Я живу в соседнем дворе, – продолжила она: – Поэтому помню эту трагедию, как свою. Двадцать четвёртого августа из этого двора увезли четырёх раненых и семь убитых. Девочка погибла там, на площадке. Снаряд приземлился в двух метрах от них. А отец как раз бежал их спасать. Вот и накрыло. Мальчика потом долго восстанавливали.

– Полгода прошло, – вздохнула она, вспоминая о чём-то своём. Может о рёве снарядов в тот день, или о бешенных глазах своего мужа, который потом прибежал помогать раненым, или о том, как он потом ушёл в ополчение, или о тёплом нежном солнце, которое не знало ещё, что такое война.

Они все молча постояли у подъезда, и спустились вниз к фургону, сверяясь со своими списками. Им ещё предстояло развести гуманитарную адресную помощь оставшимся людям.

Молодая помощница, поставила галочку рядом с фамилией под номером тысяча двести сорок восемь, и они направились к следующей пострадавшей семье.

Ветер хмуро пробежался по турникам, подул на детские качели и стал тоскливо стелиться по песку, припорошенному снегом. Посреди площадки торчал корпус от украинского снаряда, тот самый, который унёс жизни детей.