Я бессовестно проспала дольше обычного. Но всё же заставила себя подняться, тщательно умылась и пошла искать маму. Ее гримерная уже пустовала. На ходу растирая окоченевшие от студеной воды щеки, я вышла на арену. Там папа, уже мокрый от пота, жонглировал гирями. Недалеко от него трое силачей из цирка Краузе разбирали ящики со своим реквизитом.
Отец сообщил, что мама около получаса назад ушла с нашим директором к «соседям». Видимо, все-таки решила принять подарок. Для разминки я сначала прошлась колесом вдоль борта арены, а затем взобралась на трапецию. Через некоторое время появились мои новые знакомые, всё еще сонные немцы-гимнасты. Они предложили мне спуститься и принять участие в обсуждении общего номера.
– Не рановато? – засомневалась я. – Как бы не сглазить.
Но они замахали руками: многое зависит и от нас самих. Когда директора поприсутствуют на репетиции, то поймут, что мы прекрасно сработались и уже вместе готовим программу. Пусть тогда кто-нибудь скажет, что подготовка у нас слишком разная, что на взаимную притирку уйдет масса времени и даже короткий застой не лучшим образом отразится на цирковой кассе!
– Мы отрепетируем за две недели. Конечно, если ты нам поможешь.
В общем, они меня убедили. И мы придумали, что будем прыгать под куполом сквозь огненные кольца, как тигры. Только надо всё хорошенько рассчитать, чтобы не обжечься и не спалить шапито. И изготавливать обручи следует отдельно, ведь прима свои ни за что не даст. А показывать номер будем перед выходом дрессировщиков.
– Вы бы поговорили со своим директором, пусть он закажет кольца побольше. Мы все-таки не тигры… – Мои слова их рассмешили, мне тоже стало весело.
Позже появилась мама. Она держала Кедарната на давешней трости с поводком. Леопард брел рядом, послушный, как барашек.
– А он часом не болен? – подозрительно спросил папа.
– Нет, просто еще не привык к такому количеству людей.
– Странно… Где же его держали раньше? В какойнибудь отдаленной яме?
– Не придирайся, – нахмурилась мама. – Я… поняла его. Ни малейших следов агрессии. Он очень смирный и понятливый. Вот, смотри. Кедарнат, сидеть!
Она лишь слегка повела тростью вверх, и леопард сразу сел на задние лапы. Мне было нетрудно догадаться, что мамины слова «я поняла» имеют прямое отношение к ее необыкновенным способностям. Неужели и я так могу?
– Для начала неплохо, – папа задумался. – Но если это предел его возможностей, не лучше ли завести сторожевую собаку? Все-таки безопаснее.
Мама отыскала меня глазами.
– Хочешь погладить?
Я поняла, что ей это нужно больше, чем мне или тем более леопарду. Я подошла и как можно спокойнее опустила руку на жесткую пятнистую шерсть.
– А нам можно? – оживился один из ребят-гимнастов.
Мама позволила. Кедарната обступили все, кто в это время находился на арене. Мамины глаза сияли.
– Я распорядилась временно поставить его клетку подальше от других зверей, но в пределах их видимости, – сказала она. – Пусть привыкнут друг к другу.
Весь день она провела рядом с леопардом, даже забыла поесть. Пришлось нести ей обед прямо в зверинец.
Она вернулась вечером чем-то озабоченная. На мои расспросы отмахнулась с усталой улыбкой.
– Завтра посмотрим, – вздохнула она. – Спокойной ночи, моя девочка.
Селена вздохнула.
– Прости, Анж. Я буду плакать, – сказала она дрожащим голосом. – Не смотри на меня. Сейчас моя сказка станет страшной.
Еще минуту она вздрагивала в нежных объятиях Дежана. Он молчал. Иногда слова утешения бывают бесполезными и лишь усугубляют боль.
За окном всхлипывал дождь.
– Той ночью мне приснилась Смерть. Стены, полы и потолки гостиницы превратились в стекло, и я одновременно видела всех, – наших и чужих – артистов, других постояльцев и даже портье, безмятежно спящего за стойкой у входа. Смерть вошла бесшумно, не хлопнула дверью, не задела колокольчик. Лишь ветхие кости стоп соприкасались с прозрачной поверхностью пола, и поверхность отзывалась едва слышным звоном.
Я лежала на боку как скованная. При этом мои глаза были широко раскрыты. Я могла лишь обреченно наблюдать за ее приближением. Одежда Смерти оказалась не такой, как ее обычно представляют: не бледный газовый саван, а бесформенный балахон из разноцветных лоскутков, стянутый у талии куском гнилой ткани. В руках она несла жезл – маленькую ржавую косу со щербатым лезвием. В такт ее движениям у ветхого пояса медленно переворачивались песочные часы с горстью рыжего песка. Длинные седые космы волос росли прямо из черепа и невесомой паутиной покачивались над Смертью, словно она была с головой погружена в воду.