Ангелы Монмартра

Потом они строили живую пирамиду. На Марику встал Чанг, на его спину запрыгнула Лунга, а оказавшийся на самом верху Руперт коротко и тонко взрыкнул, чем вызвал неожиданный восторг бременской публики… Я поняла, что это была своеобразная иллюстрация к сказке братьев Гримм. Марика закружилась на месте. Невероятно, однако хрупкая пирамида и не думала рассыпаться. Я аплодировала вместе со всеми, но всё еще находилась под впечатлением от синхронного сальто хищников и безумной гонки вдоль барьера. Уникальная дрессура! Как же маме это удалось? Ведь она просто стояла в центре арены, причем ни разу не отдала команду, не щелкнула хлыстом.

Звери исполняли номер сами!..

Краузе сидела в первом ряду. Я видела, как на ее искусанных губах проступила кровь.

Выступление закончилось. Ограду разобрали. Когда мама покинула арену, оба директора принялись жать ей руки.

Зрители покидали цирк счастливыми. Некоторые даже пели и приплясывали от удовольствия.

После представления должен был начаться банкет. За ареной накрывали столы и подносили ведерки с ледяным шампанским. Наши клоуны бродили в обнимку с немецкими наездницами, побежденные силачи что-то говорили папе и дружески хлопали его по плечам. К нашей шумной компании присоединились двое модно одетых молодчиков из зала. Они смотрели на меня влюбленными глазами. Я вежливо им улыбнулась и еще раз окинула взглядом опустевшие зрительские места. Краузе исчезла – видимо, решила не присутствовать на празднике. Мне стало легче дышать.

Когда оркестр сыграл туш, все начали рассаживаться за столами. Я заняла место между мамой и папой. Они сегодня оказались в центре внимания, ну и я вместе с ними. Директора беседовали с большой группой людей, которые слушали их с величайшим интересом и что-то черкали в блокнотах. Раздалось шипение, ослепительно сверкнули вспышки нескольких фотографических аппаратов, затем репортеры развернули треножники и навели объективы на нас.

Присутствующие начали требовать, чтобы директора произнесли речь. Оба тотчас подошли к столам. Им подали бокалы. Первым заговорил герр Краузе:

– Самые искушенные ценители и критики циркового искусства в восторге от нашего выступления. Мы сегодня триумфаторы, не так ли?

Обе труппы ответили одобрительными криками.

– Это несомненно! – продолжил герр Краузе. – И дело даже не в том, что кассовый сбор за сегодняшний вечер превысил самые смелые ожидания чуть ли не в два с половиной раза…

Его последние слова заглушил шквал аплодисментов. Многие актеры вскочили и стали подбрасывать букеты. Кто-то прошелся на руках.

– …А дело в том, что все мы за эту неделю прекрасно сработались и подружились. Мы с господином Маджифлори…

…снова заискрились фотографические вспышки…

– …решили: а не продолжить ли нам турне вместе?

За столами воцарилась полная тишина.

– И я спрашиваю вас, как звучит название «Звездный цирк Краузе – Маджифлори»?

Тут началось невообразимое. Загремели перевернутые стулья, зашлись в счастливом визге женщины, а мужчины кинулись к директорам, подхватили их на руки и принялись с хохотом подбрасывать в воздух. Отец тоже втесался в радостную свалку. Лишь мы с мамой остались за столом и наблюдали со стороны, как все обнимались, щедро раздавали поцелуи, плакали и смеялись. А я думала о проклятой приме, с которой мы отныне обречены не просто временно делить сцену, но и жить!

От этого у меня внутри всё переворачивалось, досада и разочарование тянули в душе невыносимую протяжную ноту. Было страшно за маму, ведь теперь она подпадала под власть влиятельного врага. И ей предстояло готовиться к затяжной войне, бессмысленной и изнурительной. А значит и нам с папой.

Черт возьми, где же Краузе? Ее отсутствие настораживало.

Вдруг мама крепко сжала мою руку. Я вскрикнула от неожиданности. Она была очень бледна и, казалось, едва держалась на стуле.

– То, что ты видела сегодня, моя девочка, – каким-то чужим, жутким голосом сказала мама, – вовсе не было дрессурой. Я заставила зверей сделать это… Мне больно и стыдно.

– Как – заставила?! – испугалась я.

– А так, как заставляют приговоренного к смерти взойти на эшафот. Ведь упираются немногие. У них сломана душа. И даже если их неожиданно помилуют, они уже никогда не становятся прежними. Сегодня моим зверям я предоставила выбор: сделай или умри. Они всё исполнили почти добровольно… почти… и покинули эшафот живыми. Я была для них другом, но отныне… Наверное, мне уже больше никогда не выйти на арену с Рупертом, Чангом, Лунгой и Марикой. Они разорвут меня за предательство.

Счастливые циркачи вновь расселись за столами. Меня пробивала нервная дрожь.

– О чем ты, мама? Я боюсь за тебя! Что произошло?