Ангелы Монмартра

– Сегодня из Бельгии приехал ваш Эренбург. Уж не знаю, где он всё это время прятал бутылку, но утверждает, что водка подлинная. Я ее отобрал у поэта, когда он накачался кальвадосом.

– Илья не злоупотребляет, – возмутился Дежан. – Черт возьми, да вы просто напоили его!

– Нет, – Моди не обиделся. – Эренбург подарил мне водку сам, так как вез ее именно для меня… Принесите же, наконец, стаканы!

Дежан не сердился. Дуэль канула в далекое прошлое. Все-таки жизнь складывается неплохо.

Моди наполнил стаканы до половины.

– За дружбу! – сказал он. – Прошу, не отказывайтесь. Это для меня очень важно.

– Но к водке нужна закуска.

– Вы по обычаю после первой не закусываете, – напомнил Амедео.

Анж вздохнул и поднял стакан. Модильяни закашлялся.

– Всегда мечтал попробовать, а вот… она же горькая! Как вы это пьете?!

– Если помните, я говорил о закуске, – пожал плечами Дежан. – Хорошо бы натереть чесноком кусок ржаного хлеба. Пить следует до дна. Традиция.

– Закусывать это мучным?! – Амедео подозрительно уставился на Анжа. – Впрочем, как-нибудь попробую.

Он вновь разлил водку, но на этот раз заметно меньше.

– Следующий тост за вас с Орфелиной, – Моди не спешил взять стакан; его голос изменился.

Дежану стало ясно, что пролог завершен. Время для серьезного разговора.

– Вы счастливы? – спросил Амедео.

– Я – да. А у Селены… Орфелины спросите сами.

– Она сияет. Я не стану извиняться, мсье Дежан. Задуманное удалось. Вы вместе. Конечно, не всё прошло гладко. Ваше чувство справедливости перехлестнуло через край. Мы с Орфелиной слишком заигрались в пари, а папаша Фредэ нас вовремя не одернул. Всё испортила ваша пощечина. Есть вещи, которые мужчина не имеет права прощать, даже если в тот момент помогает женщине. Ваш вызов на поединок… Я был уверен, что смерть одного из нас маловероятна, ведь никто в здравом уме не захочет обрести репутацию убийцы. Общество трудно понять. Презрение падет на вашу голову, если вы простите обидчика. Но риск попасть в разряд нежелательных персон еще вероятнее, если вы окажетесь более метким, чем противник. Все вдруг вспоминают, каким замечательным человеком был убитый. Даже будь он при жизни трижды мерзавцем. А победителя начинают уважать и бояться! В вашем присутствии ведут себя скованно, с осторожностью подбирают слова, чтобы не задеть чем-нибудь забияку, даже если вы всего лишь раз в жизни попали в цель! И вы постепенно привыкнете к маске, которую напялило на вас общество. До тех пор, пока не наступите на хвост другому дуэлянту, чья рука окажется тверже.

– Поэтому вы отказались от выстрела?

– И поэтому промахнулись вы. Ваше счастье этого стоило, оно не было куплено ценой крови… по крайней мере, человеческой. Бывают случайности, не так ли? Вы же не целились в бродячего пса намеренно. Считайте это знаком свыше… Вам предстоит помнить цену, которую заплатило невинное животное за вашу любовь… А я всё же хочу поднять тост за Орфелину и Анжелюса Дежана – с надеждой, что судьба будет к вам милостива и не возьмет взамен бóльшую дань, нежели этого требует справедливость.

На этот раз водка пошла тяжелее, и Анж ощутил приступ тошноты.

– Мсье Дежан, а что вы думаете по поводу того странного напитка у папаши Фредэ? Я спрашивал многих. Ну, все видели джунгли, обезьян, каких-то голодранцев, бой на море… А девушка на берегу? Одежда из перьев, лицо неразборчиво… – Модильяни поднял палец. – Мне показалось, что она похожа… что это…

– Чай готов! – На пороге появилась Селена и поморщилась при виде бутылки. – И придется готовить что-нибудь посерьезнее яблочных шарлоток.

* * *

Спускаясь к ужину в гостиную к мадам Донадье, Амедео сосредоточенно держался за перила.

– Постелим ему у нас, – шепнул Анж. – Иначе он не вернется домой без приключений.

Бутылку допили втроем. Девушка искренне радовалась примирению. Вспомнив прошлое, даже прошлась по комнате на руках. Моди был в восторге.

– Дорогие хозяева! – Амедео сосредоточенно пытался вбить пробку в горлышко опустевшей бутылки. – Я хочу почитать вам из Данте… «Всё, чем природа или кисть доныне пленяли взор, чтоб уловлять сердца, иль в смертном теле, или на картине, казалось бы ничтожным до конца пред дивной радостью, что мне блеснула, чуть я увидел свет ее лица…»[1] Кисть, карандаш… Сегодня выяснилось: я больше ни на что не гожусь… – Он оставил бутылку в покое и вытащил из кармана потрепанный блокнот с огрызком карандаша на цепочке. – Мы с Риверой были у Дома инвалидов, на медицинской комиссии… Меня не взяли в армию, Стайн была права. В толпе надо мной смеялись. У Диего оказалось что-то с ногами… А вот Сандрару, Леже, Аполлинеру, Кислингу повезло, и их сейчас принимают в «Ротонде» как героев, даже бесплатно выставили шампанское. Я оттуда сбежал. Эренбурга тоже забраковали, – Моди положил перед Селеной вырванный из блокнота листок с портретом ее и Дежана – легким, контурным, но очень точным. – Война – капризная дама, она выбирает лучших… больше не хочу набиваться к ней в любовники…