Ангелы на кончике иглы

– А ты любишь детей, Костя (Сергей, Адик, Петя, Егорушка, – в вечерней школе и трех институтах; Коля, он же Калимула, Федор, Игнатий Севастьянович, председатель месткома товарищ Прибура, старший инженер Эдуард Константинович)? – спрашивала она каждого из десяти мужчин, прошедших и переступивших через нее.

И каждый начинал говорить, что, конечно, но вообще с этим лучше не спешить, зачем об этом сейчас думать, давай просто любить. И она любила, и ее любили, но быстро наступало охлаждение, и отношения портились. Особенно портились после того, как Анечка начинала вслух размышлять о том, в какой позе надежнее забеременеть. И она, чтобы успокоить себя, начинала надеяться, что, видимо, у Кости (Сергея, Адика, Пети и т. д.) мало опыта, но уж обязательно получится от следующей встречи, конечно, если серьезной. Не со всяким-любым, нет (об этом и речи быть не может!), а с таким, кто будет подходящим отцом, чтобы был и лицом, и телом, и умом достоин. Остальные, недостойные, получали от ворот поворот.

И вот что Локоткова делала каждый раз: после расстроившейся любви она уходила работать в другое место. Обязательно в другое! Тут уже всем все известно, и другая любовь будет заранее обречена на кратковременность. Из-за этого все может произойти опять безрезультатно. Она приходила на другую службу, снова, как правило, секретарем – ладненькая, стройная, грудь торчком (лифчик только искажает). Шила она себе сама и не ленилась пороть и переделывать по десяти раз, чтобы сидело идеально. Туфли она покупала, хотя и ношеные, но обязательно импортные, отдавая за них три четверти зарплаты. А на остальные деньги сохраняла фигуру.

И наступала новая любовь после недолгого ее выбора, обязательно наступала. Хотя сверстников Анечкиных посекла война, ее поклонников она будто не коснулась. И старше, и моложе мужчины к ней ластились – она ведь без возраста! Одно слово – колобок – не трудно и на десяток лет ошибиться. Она любила, лежа в постели и отдыхая, загадку загадывать и вдруг смутить правдой. А чего ей скрывать – замуж ведь она не требует. Ей бы только ребеночка, маленький комочек!

Почему-то ребенка не получалось. В поликлинике районной сидела Локоткова в очередях, терпела боль несусветную, когда трубы ей продували. Четыре года подряд ездила на грязи в Кисловодск по профсоюзным путевкам: два раза бесплатно, а два – с пятидесятипроцентной скидкой. Все-то ей твердили про непроходимость труб. Старик один, профессор-частник, к которому ее записали по великому блату, взяв двадцать пять рублей, обещал, что, возможно, получится, главное – не терять надежду, сильней стараться забеременеть.

Она старалась изо всех сил, но надежд на успех оставалось все меньше. Когда Анечка пришла в «Трудовую правду» на место ушедшей на пенсию из-за глухоты секретарши Макарцева, она сразу сказала себе: «Игорь Иваныч лучше всех, кого она знала. Он будет последним!»

Для этого она сразу постаралась сделаться для него незаменимой. Он без нее шагу шагнуть не мог. Если бы она хоть раз из-за простуды заболела, она уверена, газета бы в тот день не вышла. Локоткова горела на работе, не щадила себя. Он еще только палец к кнопке подносит, а она уже открывает дверь и смотрит с готовностью. Она безошибочно угадывала, когда он проголодался, или хочет пить, или болит голова, и тут же несла чай с бутербродом, боржоми или тройчатку, покупая все из своих скудных средств. Он не вникал – некогда ему о мелочах думать.

Его жена нисколько не смущала Анечку. Наоборот, Локоткова радовалась, что он и в ее отсутствие не без присмотра, накормлен и рубашка каждый день сменена. Конечно, она бы лучше погладила воротничок и про борта пиджака не забыла, и новую тесьму на брюки нашила (старая пообтрепалась, нитки на левой брючине видать).

– Зинаида Андреевна, – говорила она полушепотом, перед тем как соединить с мужем, – у Игоря-то Иваныча после обеда бок закололо, я ему на всякий случай аллохол дала. Вечером его жирным не балуйте!

Локоткова передавала жене Макарцева эстафетную палочку, чтобы снова взять ее в свои цепкие маленькие руки с утра.

– Вы какого года рождения, простите за нескромность? – поинтересовался Игорь Иванович, когда она решилась принести ему заявление на квартиру (давно бы надо, другие-то несли, не стеснялись!).

– Мы с вашей женой почти сверстницы, – едва порозовев, ответила она; не удержалась и добавила, чтобы обратил внимание на «почти». – Она мартовская, а я в декабре следующего…

А фактически Анечка была уверена, что и в душе, и физически она значительно моложе, и характер у нее мягче, и заботливей она.