Ангелы не падают

Энджи оставалась тихой и задумчивой даже в клубе. Казалось, ее совсем не волновал успех, не кружил ей голову, не опьянял грядущей славой. А ведь это был ее первый сезон в «Фениксе». Первый сезон на большой сцене, насколько я мог понять.

В клубе мы заняли большую ВИП-зону, заказали шампанского, коктейлей, легких закусок и отправились на танцпол. Это тоже было наше место. Место, где мы чувствовали себя как дома. Толпа расступилась. Нас многие знали тут. Мы были настоящими звездами даже в свете стробоскопов. Танцевали, пока майки не пропитались потом, срывали аплодисменты, снова смеялись, купаясь во внимании. Легкий алкоголь ослабил лямки, связывающие нас с Энджи на сцене. Меня захватила атмосфера праздника и веселья. Очень скоро я уже прижимал к кожаному дивану какую-то поклонницу. Я стягивал с нее маленькие трусики, а она смеялась от удовольствия. Рядом Чак тоже трахал молоденькую девушку. Все развивалось и заканчивалось как обычно. Я не видел, как Энджи ушла.

Успех был оглушительным. Пару недель спустя мы стали принимать его как должное, а ведущие артисты второго состава, наоборот, теряли запал. Как опытный менеджер и руководитель Грэм не мог не заметить этого и в один из вечеров вывел на сцену Чака с Ванессой. Ротация полезна — любил повторять он. Я был не против отдохнуть и устроился в глубине зала рядом с Энджи, чтобы посмотреть шоу. Софиты, свет и декорации, массовые сцены и музыка, отточенные движения. Чак и Ванесса в своей лучшей форме. Но зал все равно аплодировал тише и сдержаннее. Это всегда чувствуется, когда ты на сцене. Ты меньше всего думаешь о зрителях, потому что всецело погружен в глаза партнерши, ты следуешь за ее движениями, но все равно, если зрители не в восторге, тебя как будто холодом обдает от волны аплодисментов. В зале это ощущается даже острее.

— Почему им не нравится? — шепотом спросила меня Энджи.

— Им нравится, — ответил я.

— Нет, — она, конечно, тоже все чувствовала. — Разве Чак с Ванессой танцуют хуже, чем мы? Почему они не аплодируют им так же как нам?

Я посмотрел на нее в темноте зала. Ее глаза блестели, отражая свет софитов. Энджи была так искренне наивна, как будто всерьез не видела разницы.

— Потому что у нас есть канат, и ты выступаешь без страховки, — ответил я с долей иронии, которую не пытался скрыть, чтобы уничтожить эту странную наивность.

Но Энджи было не пробить.

— Это же не делает их выступление хуже!

Она действительно не видела разницы между своим выступлением и номером Ванессы. Она действительно не отдавала себе отчет в том, что наше выступление было на порядок зрелищнее, и второй состав сильно отставал по накалу эмоций. Только тогда я понял, что Энджи, скорее всего, даже не понимала разницы между первым и вторым составом, между работой со страховкой и без нее. Она не понимала, что такое рейтинг, и от чего может зависеть гонорар. До такой степени она была наивна. Но в тот вечер эта странная девушка с ангельским взглядом только начинала раскрываться передо мной.

В тот вечер я решил задержаться в театре. На плечах не висела усталость после отработанного шоу, у служебного входа не толпились поклонницы, не надо было смывать грим и идти в душ. Можно было спокойно насладиться пространством опустевших холлов и коридоров. Не так часто выпадает возможность. Мне хотелось быть незаметным в тот вечер. Я заперся в гримерке, подождал, пока голоса и шум стихнут, потом подождал еще около часа и вышел. Все это время в одиночестве я был предоставлен только своему отражению. Оно наблюдало за мной беспристрастно. Вообще, отношения и глубокие диалоги с самим собой я прервал еще лет в двенадцать, когда недовольство цирковой жизнью достигло во мне предела. Именно тогда я понял, что никогда ни за что не свяжу свою взрослую жизнь с бродячим цирком. Это был судьбоносный поворотный день. И тогда это тоже было только между мной и моим отражением.