Ангелы не падают

Я помню, как стоял в дверях родительской гримерки, которая занимала заднюю часть нашего трейлера, и смотрел на отца. Он снимал грим после выступления. Он не видел меня, а я видел его лицо в квадратном зеркале, обрамленном круглыми матовыми лампочками. Папа медленно снял рыжий парик с жесткими кудрями — под ним темные волосы с проседью подминала под себя сетка. Она всегда казалась мне уродливой. Затем отец взял со столика ватный диск, смочил его в специальной жидкости и провел по лицу. Белый грим уступал место реальности, обнажая тусклую кожу с глубокими порами, морщины в уголках глаз, потрескавшиеся губы, раздражение от бритвы на подбородке. Из смешного яркого персонажа отец снова превращался в угрюмого усталого ворчуна. Он скривил губы в недовольной усмешке, сделал глоток из фляжки, в которой всегда держал виски. Мне никогда не нравились эти перемены. Когда мои родители не были клоунами, они играли роли людей, смертельно уставших быть клоунами. Иногда я воспринимал их как пленников цирка, прикованных к разрисованным вагончикам тяжелыми цепями. Я стыдился их из-за их амплуа. Я не хотел, как они, всю жизнь прятать недовольное лицо за клоунской улыбкой. Почти все свое время я проводил с акробатами, наблюдал и учился. Артисты из старой гвардии с удовольствием давали мне уроки, показывали упражнения для тренировок и указывали на ошибки. Отцу это не нравилось. Он видел меня продолжателем его дела, продолжателем династии. А я тренировался в тайне от всех. Приходил в главный шатер на арену по ночам, опускал перекладины и старался повторить номера наших гимнастов. Акробаты всегда блистали. У них были переливающиеся в свете софитов костюмы. И даже улыбались они всегда сдержано и серьезно. В тот день, наблюдая за отцом, я пообещал себе, что никогда не буду смывать с себя клоунский грим. В тот день мое отражение, украдкой наблюдавшее за мной, замолчало. Многие видели во мне только сына клоуна. Я поклялся изменить это представление.

И вот, я сидел в своей гримерке театра «Феникс», одного из самых успешных акробатических шоу Нью-Йорка и, возможно, всей Америки, смотрел на свое отражение, и мне нравилось то, что я там видел. Успешный гимнаст, акробат, артист с приличным гонораром, с приличной квартирой на последнем этаже высотного дома, откуда открывает потрясающий вид на самый лучший город земли. Меня ничего не связывало с бродячим цирком, клоунами и разбитыми планами. Моя мечта сбылась. Я стал знаменитым, я вырвался из циркового мира. Я превзошел сам себя, разбив надежды моего отца. Я построил свою успешную жизнь, разрушив жизнь нескольких поколений, прервав династию.

Когда коридоры «Феникса» опустели, я вышел, чтобы пройтись по ним, чтобы насладиться в одиночестве своей жизнью. Я медленно шел по просторному холлу, где на кирпичных стенах развешаны были фотографии участников труппы. Черно-белые, с хорошими паспарту. На другой стене — общие фотографии: с репетиций и фотосессий для разных изданий. Здесь же были постеры, афиши к нашим постановкам. Все это была моя жизнь, которая мне нравилась. Проходя мимо длинного коридора служебных помещений, я увидел фигуру. Сначала подумал — показалось, сделал шаг назад и посмотрел снова. На маленьком диване, поджав ноги, лежала, свернувшись комочком, Энджи.

— Эй, — я подошел и коснулся ее плеча. Она открыла глаза, но даже не вздрогнула. — Что ты здесь делаешь?

— А ты?

— Не юли! Ты что, уснула?

— Да, — она села, не поднимая на меня глаз.

— Пойдем! Давно пора домой. Проводить тебя?

— Нет, спасибо, я останусь, — она казалась теперь растерянной.

— Что значит останусь? — передернул я. — Нельзя ночевать в театре!

— Мне некуда больше идти, — сказав это, она посмотрела на меня своими огромными голубыми глазами, посмотрела в самую душу.

— Что значит некуда идти? — не понял я. — Где ты живешь?

— Здесь.

— Что значит здесь? Энджи, не делай из меня дурака!

— Я не делаю! Прости, Нил. Мне правда некуда идти…

Я остолбенел, потому что понял — она не юлила, не врала и не пыталась произвести впечатление сумасшедшей. Казалось, я впервые застал ее совершенно врасплох, не готовую придумать ответ на вопрос, не способную что-либо объяснить.

— Ты хочешь сказать, что ночуешь здесь? — я вытаращился на нее.

Она кивнула.

— И как долго?

— С самого начала.

— Что за бред! Почему?

— Мне некуда идти, — все так же искренне и растерянно отвечала Энджи.

— Почему не снимешь квартиру? Твоей зарплаты вполне хватит на приличное жилье.

— Мне нельзя…

— Где же ты жила раньше? — я не слышал ее.

— Где придется, — она пожала плечами, словно оправдываясь. — В приютах для бездомных, в основном…

— Хочешь сказать, что ты бездомная?

— Не совсем.

— Тогда что?

— Мне нельзя иметь собственное жилье.

— Почему? Кто запрещает? Грэм же платит тебе, верно? — я на секунду всерьез начал подозревать Донса в использовании Энджи.

— Угу, — кивнула она.

— Так в чем дело? Почему не снимешь квартиру? Энджи, нельзя жить здесь! Если Грэм узнает, он страшно разозлится. — я осекся. — Грэм ведь не в курсе?

— Нет, нет, — замотала она головой. — Нил, пожалуйста, не говори никому!