Ангелы не плачут

Гале оставалось только дивиться этому вечеру. Никогда Зоя Даниловна не была за столом такой веселой и естественной. В ее вкусе были солидные посиделки с чинными, приличными разговорами, многозначительными взглядами и умеренностью в каждом жесте.

После чая с пирогом Галя проводила гостя к большому книжному шкафу. Степан выбрал «Жди дурного гостя» Брэдбери и «Левую руку тьмы» Урсулы Ле Гуин.

После этого он попрощался с Зоей Даниловной и вместе с Галей вышел из квартиры.

В душе Гали витала легкость и игривая веселость, так редко посещавшая ее в последнее время.

Они шли рука об руку, ничего не говоря, вспоминая подробности вечера.

— Прости еще раз за тот дурацкий вопрос о родителях, — сказал он наконец. Видимо, та минутная неловкость все еще беспокоила его.

— Да, для бабушки он был как острый нож, — кивнула Галя.

— Она до сих пор переживает?

— Не так, как ты думаешь. Дело в том, что я родилась у очень молодых родителей. Моему отцу было семнадцать, а матери, по словам бабушки, еще меньше. И они не были женаты. Я вообще не знала об этом до последнего времени. Только когда приперла бабушку к стенке, она мне все и рассказала. Или почти все. Устроила из всего этого страшную тайну зачем-то… Ужасно глупо. Хотя я чувствую: что-то тогда произошло! Что-то нехорошее. Отец разбился на мотоцикле сразу после моего рождения. Мать, как говорит бабушка, бросила меня в роддоме. И теперь я ничего о ней не знаю.

— А хотела бы знать? — спросил тихо Степан.

— Наверное, да. Да, хотела бы, — порывисто согласилась Галя. — Ей сейчас около сорока. И мне кажется, все тогда было гораздо сложнее, чем рассказала бабушка. Во всяком случае, в той истории было не все так гладко. И я не знаю, с чего начать. Где искать тех, кто знал мою мать. Тут недавно один тип предлагал помочь. Делал грязные намеки относительно того, как я должна буду «отблагодарить» его за услугу. Это все бабушка! Один из ее приглашенных «женихов»!

— Кто, кто? — улыбнулся Степан.

— У бабули бзик на почве моего замужества. Вот она и рекрутировала всех своих подруг и знакомых, чтобы мне найти «достойную пару». Обычные «женихи» все понимали уже после первого чаепития и больше не показывались, а этот пристал как банный лист. Все твердил, что он знаток женщин, что я какая-то ужасно особенная, и он не хочет меня терять. Бред ненормального… Ой, даже не знаю, почему я тебе это рассказываю! — спохватилась она. — Трещу как сорока, загружаю тебя своими семейными проблемами.

— Ничего. Чувствую себя не таким чужим, — ответил он.

— Как ты сказал? — остановилась Галя и заглянула в его глаза.

— Чувствую себя не таким чужим, — повторил он тише.

— Секунду назад мне казалось, что я знаю, что ты ответишь. Что-нибудь притворно-банальное. Например: «Продолжай, мне интересно все, о чем ты говоришь», или как один из моих бывших «женихов»: «Все в порядке. Ты мне не мешаешь». Но твой ответ — лучшее, что я услышала за весь вечер. Спасибо тебе, Степа.

Она встала на цыпочки и легко поцеловала его. Потом подумала, вернее, прислушалась к себе на мгновение, и уже не смогла противостоять соблазну ощутить вкус его губ снова.

Он сильно прижал ее к себе одной рукой.

Они стояли посреди тротуара на полпути от входа в метро и ничего вокруг не замечали. Некоторые прохожие улыбались, некоторые делали вид, что ничего не происходит, некоторые грозно хмурились и бормотали что-то про распущенные нравы молодежи.

Но двум целующимся людям было глубоко безразлично их мнение о себе.

Никогда в своей жизни Степан не ощущал такого всепоглощающего тепла в душе. Ему казалось, что та гитарка с красавицами на боку поселилась в нем, и присутствие Гали заставило вибрировать на ней струны. Сначала тихонько, а потом все громче и громче. Этот звук переполнял его, рождал легкость, заставлял забывать о том, что кругом чужой, незнакомый город, и о ноющей боли в культях.

Они шли по городу, словно невменяемые, смеясь, перебивая друг друга, одним своим видом бросая вызов всем недовольным, всем мрачным завистникам, провожавшим их осуждающими взглядами. Разве мало в городе разочаровавшихся, обиженных судьбой или считающих себя обиженными ею? Разве мало воинствующих ханжей, готовых, если бы была на то их воля, побивать камнями ради выдуманных ими самими приличий любого, кто не вписывался в их рамки? Сами безумцы, они приписывали безумие самым нормальным из людей — влюбленным.

Вот и Степан чувствовал себя самым нормальным. Возможно, даже более нормальным, чем до Чечни. Рядом был человек, который ни жестом, ни словом не напоминал Степану о его ущербности. Галя не говорила глупостей, не кокетничала и не притворялась веселой. Она не подчеркивала, что старше и лучше знает жизнь, и оттого не снисходила к нему. Он ощущал ее интерес к себе, ее радость и ее притяжение. Сладостное, не сковывающее по рукам и ногам притяжение.

Они ехали по вечерней Москве на автобусах, переходя с одного маршрута на другой, словно старались отдалить миг расставания.

Выйдя у храма Христа Спасителя, они медленно побрели по Пречистенке, любуясь потоком машин.