Ангелы Ойкумены

Король:

Вы идиот, хоть человек ученый —
Тюрьма на два мильярда заключенных?

Лопес (в сторону):

Замечу, как большой знаток петиций —
Никто, конечно, к нам не прилетит,
Но пусть его величество боится,
Пускай теряет сон и аппетит.
Когда монарх от страха впал в маразм,
Поэт весомей в два мильярда раз!

Глава третья Дуэль с невидимкой

I

— Я вас убью, сеньор Пераль!

Маэстро вздохнул. Список убийц, жаждущих крови скромного эскалонца, только что пополнился Джессикой Штильнер. Высаживаясь из грузового аэротакси, расплачиваясь с водителем, доставая из багажника странный рюкзак, похожий на колесо, и цепляя его себе на спину, сеньорита Штильнер время от времени прерывалась, чтобы метнуть в Диего испепеляющий взгляд и рявкнуть:

— Убью, и не надейтесь!

— И не надеюсь, — Диего поклонился. Всю галантность, какой располагал сын el Monstruo de Naturaleza, он вложил в этот поклон. — Убивайте, я и пальцем не шевельну.

В окнах дома мелькали лица челяди. Бабы ахали, парни выясняли, за что им хвататься в первую очередь: за оружие или за кулебяку с налимьими печенками? По всему выходило, что кулебяка главней.

— Еще бы он шевелил! Мальчишка! Безответственный молокосос! Улететь к черту на рога, никого не предупредить… Мар Дахан с ума сошел от беспокойства!

Маэстро представил Эзру Дахана, сошедшего с ума. Затем представил беспокойство в исполнении старого гематра. Если это правда, подумал он, мне осталось только застрелиться.

— Вы хоть знаете, что вас хотят взять в рабство? Вы точно еще не раб?

— Надеюсь…

— Он надеется! Нет, вы только послушайте: он надеется! Если вы станете рабом, я вам этого никогда не прощу! Убью, честное слово, убью и закопаю, и надпись напишу…

— Какая сцена! — восхитился дон Фернан.

— Идите к черту, — буркнул Диего.

— Настоящая семейная сцена! Я вам завидую, клянусь! Сеньорита Штильнер, убейте и меня! — хохоча, дон Фернан загораживал дорогу Антону Пшедерецкому, рвущемуся в бой, на первый план. — Я тоже безответственный! Боже правый, сеньор Штильнер! Вы поможете вашей сестре с массовым убийством?

Из салона такси выбрался Давид Штильнер. В отличие от возбужденной Джессики, он мерз, кутался в шарф, запахивал меховой воротник куртки. Сейчас никто бы не поверил, что эти двое — близнецы.

— Здравствуйте, господа, — сипло выдохнул молодой человек. — Вы не знаете, почему в местных такси не топят? Я продрог, как цуцик. Голиаф, вылезай! Побегай, что ли? Не хватало еще горло застудить…

Стало ясно, зачем понадобился грузовой отсек: для перевозки лигра. Голиаф степенно вылез наружу, огляделся и издал басовитый рык, намекнув округе, кто в доме хозяин. С горлом у лигра все было в порядке, зато бегать он не желал категорически. Если бы не понукания хозяина, Голиаф с удовольствием растянулся бы в снегу и закемарил еще на часок-другой.

— Борька! — взвыл с крыльца красавец Прохор, дурея от восторга. — Режь корову! Монстра прилетела, монстра ди натуралеза! Монстра голодная!

— Не надо корову! — испугался Давид.

— Надо! Ей-богу, коровы мало…

— Я сухого корма привез! Сейчас выгружу…

— Кто ж такую монстру, — не сдавался Прохор, — всухомятку держит? Изверг вы, барин, изверг и тиран! Борька, зараза, режь по-живому…

Три дня, подумал Диего. Три дня тишины, густо замешанной на нервах. Трое суток вечности, гори она в аду. Маэстро томился вынужденным бездействием, ожидание мелкими зубками выгрызало сердцевину души. После судьбоносного визита к профессору маэстро страдал бессонницей. Едва закрыв глаза, он видел ангела: страж с огненным мечом изгонял их с Карни из рая. Ну какой после этого сон?! А тут еще мар Яффе, вернувшись от помпилианцев живым и невредимым — Диего уже похоронил его в сердце своем, а не похоронил, так отдал в рабство! — не стал делиться с коллантариями итогами визита. «Анализировали, — сообщил алам. В его устах это звучало как издевательство. — Ждите, уже скоро». Что скоро, чего ждать — добиться от гематра внятного ответа не удалось. «Каленым железом его! — предложил рыжий невропаст. — Под пытками заговорит!» И подбросил дров в печь. «Не заговорит, — возразил мар Фриш. — Вероятность девяносто шесть и пять десятых процента. Прогрейте мотор саней, ему пора ехать…» Действительно, по утрам Яффе заводил мотосани и уезжал к Штильнеру до глубокого вечера. Все сгорали от любопытства, стараясь выведать, о чем без свидетелей беседуют алам с профессором, но и здесь Яффе ограничивался сакраментальным: «Анализируем. Ждите, уже скоро».