Ангелы Ойкумены

Запал иссяк. Я — тряпка, подумал маэстро. Грязная тряпка, и меня выкрутила девка-поломойка. Дон Луис, Чудо Природы, вам нравится такое определение фортуны?

— Вы в состоянии угомониться? Выслушать меня?

— Я вас слушаю.

— Замечательно! Только умоляю, не перебивайте!

Диего угрюмо кивнул.

— Начнем с начала. Как вы убедились, ваша невеста некоторым образом жива…

— Будьте вы прокляты! Некоторым образом?!

— Милостивый государь! Вы же обещали!

— Все, молчу…

— Повторяю для слабонервных: ваша невеста жива. Да, она существует исключительно в большом теле, в космосе. Но ее сознание, личность, память — ее душа, если угодно! — живы.

— Душа бессмертна.

— Вот именно, дорогой мой! Бессмертна! Волей случая душа вашей невесты пребывает не в раю или в аду. Ее среда обитания — физическое пространство нашего общего континуума. Она даже обладает рядом свойств телесности. Смею вас заверить, энерговолновая форма существования вполне материальна, хоть и невещественна. Там, — Штильнер воздел указующий перст к небесам, — в составе колланта, вы ничем не отличаетесь от нашей дорогой барышни. Ничем! Кроме единственного, но, увы, существенного момента…

Я дикарь, вздохнул Диего. Дикарь, которому объясняют устройство аэромоба. Нет, хуже — меня пытаются просветить в материях куда более сложных. Механика небесного устройства, где затерялась песчинка — неприкаянная душа Энкарны де Кастельбро… Тело и душа: неужели в космосе, для коллантария, они — единое целое?

— …ваша невеста утратила ключевую способность коллантария: она не в силах самостоятельно вернуться в материальное тело. Воплотиться на планете…

— Ее тело?

— О, я вижу, вы на верном пути!

— Ее тело покоится на кладбище Сум-Мат Тхай.

Язык одеревенел. Каждое слово отзывалось болью в сердце.

— Рапира, — мар Яффе встал рядом со Штильнером. — Ваша рапира.

Ладонь мимо воли легла на эфес. Пальцы сомкнулись на рукояти:

— Рапира?! При чем тут…

— Ваша рапира осталась на берегу Бухты Прощания. Тем не менее, она при вас. Вполне материальная; как сказал бы профессор, вещественная.

— И это вы, голубчик, — перст Штильнера из указующего превратился в обличающий, уставясь в грудь Диего, — вы ее воплотили! Вы не представляли себя без рапиры, и она материализовалась, когда вы вернулись в малое тело! Вы это сделали, понимаете?! Так сделайте еще раз!

Господи, к Тебе взываю, взмолился Диего. Вразуми и наставь раба Своего! Прости, прости этих двоих, ибо не ведают, что творят. Вот оно, искушение, ужаснейшее из всех — надежда. Надежда на воскрешение! Не в конце времен, в день Страшного суда, но здесь и сейчас. Шанс вернуть Карни, вдохнуть в нее жизнь, вызволить призрак из черной преисподней Ойкумены… Кто дерзнет предложить человеку такой подвиг? Кто говорит устами Яффе и Штильнера? Отыди, сатана!

— Вы предлагаете мне заняться некромантией? Мерзким колдовством? Зовете поднимать мертвецов из могил? Наука, колланты, материя-энергия — это все слова. Сути они не меняют. У меня дома за меньшее сжигают на кострах. Черт возьми! Костер? Угроза сгореть заживо меня бы не остановила…

Его слушали, не перебивая. Диего заподозрил, что Яффе заранее просчитал реакцию безмозглого варвара — и теперь ждет лишь нужного момента, чтобы в пух и прах разбить все доводы маэстро тараном гематрийской логики.

Нет, гематр молчал.

— Что же вас останавливает? — удивился Штильнер.

— Наши судьбы — в руках Творца. Если Он позволил Карни умереть — кто я такой, чтобы противиться воле Господней?! Идти против Него? Даже рискни я, человек бессилен изменить решение Всевышнего! Вы заранее обрекаете меня на неудачу…

— Господи! — профессор в отчаянии воздел руки к небу. — Избавь меня от теологических диспутов! Не стану ловить вас на логических проколах, молодой человек… Это мелко, недостойно и вряд ли убедит вас в чем-либо. Как я понял, вам доподлинно известна воля Всевышнего?

— Разумеется, нет! — возмутился Диего. — Пути Господни…

— …неисповедимы, — закончил за него Штильнер. — Так кем же вы себя возомнили, голубчик?! Вы ропщете? Вы смиряетесь? Господь позволил вашей невесте умереть во цвете лет? А в вашу чугунную голову не приходило, что Творец испытывает вас?! Что, если Он избрал вас орудием провидения?! Отказ спасти невинную душу — это ли не плевок в лицо Всевышнего?!

Щеки профессора разрумянились, борода встопорщилась, глаза сверкали. Он наступал на Диего, яростно брызжа слюной. Маэстро пятился, рискуя поскользнуться, упасть на подтаявший лед. В мыслях, чувствах, всем существом своим он уже был подо льдом, в ледяной пучине. Боже, кричал Диего Пераль, каменея от смертного холода. Боже мой! Не ты ли, гневный, кричишь на меня устами этого человека? Не ты ли вразумляешь непутевого раба Своего?! Не об этой ли милости я молил тебя?!

— Вы же…

— Я? Я и не утверждаю, что мне известна Божья воля! Но вы ведь не станете отрицать, что возможно и такое толкование?