Ангелы опустошения. Книга 2

Какова будет смерть Ирвина? Смерть моего кота это коготь в земле. Ирвин зуб? Саймон лобная кость? Скалящиеся черепа в машине? Ради этого Лазарю надо идти в Армию? Матери всех этих людей сейчас чахнут в занавешенных гостиных? Отцы с зароговевшими руками похороненные с лопатами на груди? Или чернильные пальцы печатника скрючившиеся вокруг четок в могиле? А их предки? Певцы арий глотающие землю? Сейчас? Пуэрториканец со своей тростниковой тросточкой где цапли общипывают могилы? Мягкий рассветный ветерок Кариба действительно ерошит нефтяную дрожь Камачо? Глубокие французские лица Канады вечно глядят в земле? Певцы Рассветного Мехико зависают на corazon (сердце), не откроется больше высокое решетчатое окно серенада платок губы девушки?

Нет.

Да.

26

Я сам уже был готов найти хлебный живот что заставило бы меня на несколько месяцев позабыть о смерти — ее звали Рут Хипер.

Произошло это так: мы приехали на Манхэттен дубарным ноябрьским утром, Норман откланялся и вот мы остались на тротуаре, вчетвером, кашляя как туберкулезники от недосыпа и в результате слишком активного сопутствующего курения. Фактически же я был уверен что у меня ТБ. К тому же я был худее чем когда бы то ни было в своей жизни, около 155 фунтов (по сравнению с нынешними 195), щеки ввалились а глаза по-настоящему запали в пещеры глазниц. Как же было холодно в Нью-Йорке. Мне вдруг пришло в голову что возможно мы все тут так и умрем, без денег, кашляя, на тротуаре с сумками, глядя по всем четырем сторонам обычного старого кислого Манхэттена спешащего на работу ради вечерних утех с пиццей.

"Старые Манхэтты" — "закрученные вспыхивающими приливами" — "низкие ВИИП или ВИИМ гудков сухогрузов в Канале или в доке. Пустоглазые кашляющие уборщицы в кондитерских вспоминающие былую славу… где-то"… Как бы то ни было: "Ирвин, какого дьявола будем теперь делать?"

"Не переживай, позвоним в дверь к Филлипу Вогэну всего в двух кварталах отсюда на Четырнадцатой" — Филлипа Вогэна нет дома — "Можно было бы стать лагерем у него на ковре с французскими переводами от стенки до стенки пока бы не нашли себе комнат. Давайте попробуем еще двух девчонок которых я тут знаю."

Звучит неплохо но я ожидал увидеть пару подозрительных рыжеватых лесбух которым все по фиг и в сердцах у которых для нас только песок — Но когда мы стоим там и орем в высокие окна Челси (изо ртов у нас выдувается пар в ледяном солнечном свете) они высовывают две своих хорошеньких черноволосых головки и видят внизу четверых бродяг окруженных разором своего неизбежного провонявшегося потом багажа.

"Кто там?"

"Ирвин Гарден!"

"Привет Ирвин!"

"Мы только что вернулись из Мексики где женщинам точно так же поют серенады с улицы."

"Ну так спойте что-нибудь, чем стоять просто так и кашлять."

"Нам бы хотелось подняться позвонить кое-куда и передохнуть минутку."

"Окей"

Да уж минутка…

Мы пропыхтели наверх четыре пролета и вошли в квартиру где был скрипучий деревянный пол и камин. Первая девушка, Рут Эриксон, встала встретить нас, я внезапно вспомнил ее: — старая подружка Жюльена еще до женитьбы, про которую он говорил что ил Миссури течет сквозь ее волосы, в том смысле что он любил и ее и Миссури (его родной штат) и любил брюнеток. У нее были черные глаза, белая кожа, черные волосы и большие груди: что за куколка! Мне кажется она стала выше с той ночи когда я подрался с нею и Жюльеном и ее соседкой по комнате. Но вот из другой спальни выходит Рут Хипер до сих пор в пижаме, коричневые блестящие волосы, черные глаза, слегка надув губки и кто вы такие и зачем? И сложена. Или как говорил Эдгар Кэйс,[19] сложена.

Ну да ладно но стоит ей броситься в кресло да так что видно самый низ ее пижамы я схожу с ума. К тому же в лице у нее нечто чего я никогда раньше не видел: — странное мальчишечье озорное или избалованное шаленье лицо но с розовыми женскими губами и мягкими скулами в прекраснейшем наряде утра.

"Рут Хипер?" говорю я когда нас знакомят "Рут которая нагромоздила груду кукурузы?"[20]

"Она самая," отвечает та (или мне кажется что отвечает, не помню). А тем временем Эриксон спустилась вниз за воскресными газетами а Ирвин моется в ванной, поэтому мы все читаем газету но я не могу отвлечься от мыслей о сладких бедрах Хипер в этой пижаме прямо передо мной.

Эриксон на самом деле девушка неимоверного значения у нас на Манхэттене которая теперь влияет на целую кучу всего своими телефонными звонками и снами и заговорами за пивом о том как свести кого-нибудь с кем-нибудь, и делает мужчин виноватыми. Потому что (возлагая вину на мужчин) она безупречно чувствительная открытая барышня хоть я сразу и подозреваю ее в злых умыслах. Что же касается Хипер, то у нее тоже дурной глаз, но это лишь потому что ее избаловал дед-самоучка, который присылает ей на Рождество что-нибудь типа Телевизоров прямо на квартиру а на нее это не производит ровным счетом никакого впечатления — Только позже я выяснил что она к тому же ходила по Гринвич-Виллидж в сапогах, и с хлыстом. Но я не могу видеть что причина-то врожденная.