Ангелы Опустошения

Первым под руку когда я распаковывал вещи в спальне у Рут Валер мне попался журнал «Лайф» что собирался снять нас всех в печатной и рамочной лавочке Жерара Роуза в Гринич-Виллидж, что и было устроено Ирвином. Жерару Роузу я никогда не нравился и вся эта затея ему тоже была абсолютно не по душе. Жерар был оригинальным отрешенным подземным которого так всё затрахало, безразличным, однако симпатичным как Жерар Филип, однако таким опущенным, таким скучающим, что когда Хаббард познакомился с ним то сказал мне так заметив по поводу Жерара: – «Я могу себе представить как мы с Жераром сидим в баре и тут в Нью-Йорк вторгаются монголы – Жерар подпирает голову рукой и говорит „Везде татарва“». Но мне Жерар нравится разумеется и когда я наконец опубликовал свою книгу той Осенью он завопил: «Хо хо! Повеса бит-поколения? Хочешь „мерседес“ купить?» (как будто я мог себе это позволить тогда или теперь.)

Поэтому ради «лайфовских» фотографов я надрался, вторчал, причесался и заставил их снять меня стоящим на голове:

–  Расскажите всем что так не нужны никакие доктора!

Те даже не улыбнулись. Они сделали и другие снимки Рафаэля и Ирвина и Саймона и меня сидящих на полу, взяли у нас интервью и сделали заметки, ушли, пригласив нас на вечеринку, и так никогда и не напечатали ни картинок ни статьи. Есть поговорка в этих кругах что пол кабинета ответсека журнала «Лайф» на фут завален «Потерянными лицами», или «Лицами с пола ответсека». Этому не суждено было погубить мою потенциальность как художника, писателя, но было ужасной растратой энергии и в каком-то смысле скверной шуткой.

Между тем мы отправились на указанную вечеринку и услыхали как человек в костюме от «Братьев Брукс» сказал:

–  Кто хочет быть кайфоломщиком в конце концов?

Как только мы услышали слово «кайфоломщик» мы тут же свалили, что-то как-то тут не так, будто вожатый в летнем лагере перднул.

43

Да, это было только начало. Но все по-прежнему было ужасно смешно в те дни, как Рафаэль рисовал половой краской фреску на стене бара на углу 14-й улицы и 8-й авеню за деньги, а владельцами бара были здоровые итальянские гангстеры с пушками. Они стояли вокруг в просторных костюмах пока Рафаэль рисовал на стенке огромных монахов.

–  Чем больше смотрю тем больше мне нравится,  – сказал один бандюга, срываясь к телефону когда тот зазвонил, принимая ставку и засовывая бумажку себе в шляпу. Бандюга-бармен как-то сомневался:

–  Ну не знаю, мне кажется Рафаэль сам не знает чего хочет.

Рафаэль вихрем разворачивается с кистью в руках, на другой руке указательный палец к большому как итальянец,

–  Ссушьте, парни? Вы ни черта не смыслите в красоте! Вы все кучка крутых бандитов откуда вам знать в чем сокрыта красота? Красота сокрыта в Рафаэле!

–  Почему это красота сокрыта в Рафаэле?  – спрашивают они несколько обеспокоенно, почесывая подмышки, сдвигая на затылки шляпы, отвечая на звонки и принимая еще ставки.

Я сидел там с пивом и не знал что произойдет. Но Рафаэль орал на них: я вдруг понял что из него вышел бы самый прекрасный и убедительный бандит в Нью-Йорке или даже во всей Мафии.

–  Эх! Всю свою жизнь лопаете леденцы на Кенмэр-стрит а потом когда подрастаете то не приносите с собой никакой леденцовой красоты. Взгляните на эту картину! Это ж красота!

–  А я на ней есть?  – спрашивает бармен, Рокко, с ангельским взглядом снизу вверх на фреску чтоб рассмешить остальных бандитов.

–  Конечно есть, ты монах в конце, черный монах – Тебе нужны только белые волосы!  – вопит Рафаэль окуная свою кисть в ведерко с белой краской и неожиданно малюя громадные белые водопады вокруг головы черного монаха.

–  Эй!  – вскрикивает Рокко всерьез изумленный.  – У меня нету белых волос и даже длинных белых волос нету?

–  Теперь есть потому что я так произнес, я объявил тебя Красивой Прической!  – и Рафаэль ляпает еще больше белого по всей росписи, на самом деле портя ее поскольку все смеются а он ухмыляется своей тонкой Рафаэлевой усмешкой как будто у него в горле полно хохота который он не хочет выпускать наружу. И вот тогда-то я и впрямь полюбил его потому что он не боялся никаких бандитов, а по сути и сам был бандитом и бандиты это знали. Когда мы спешим из бара обратно на фатеру к Рут поужинать спагетти Рафаэль говорит мне сердито:

–  Ах, я наверное брошу поэтическую фигню. Она ничего не дает мне. Я хочу голубков на коньке своей крыши и виллу на Капри или на Крите. Я не хочу разговаривать с этими обдолбанными шулерами и громилами, я хочу встречаться с графьями и принцессами.

–  Тебе ров нужен?

–  Мне нужен ров в форме сердца как у Дали – Когда я встречусь с Кёрком Дагласом я не хочу перед ним извиняться.