Ангелы Опустошения

–  Vas il, ai paw ’onte, un pour ta femme[205], – поэтому тот взял, озадаченный – Старуха ни разу даже не взглянула на Мемер – Они знали что мы американские туристы но таких туристов никогда не бывало – Старик медленно зажег свою сигарету и уставился прямо перед собой – Ма спросила меня:

–  Они боятся разговаривать?

–  Они не знают как себя вести. Они никогда ни с кем не встречаются. Они приехали из пустыни. Они даже по-испански не говорят только по-индейски. Скажи «тараумара».

–  Как вообще такое можно выговорить?

–  Скажи «Чиуауа».

Ма говорит «Чихвахва» и старик ухмыляется ей а старуха улыбается.

–  До свиданья,  – говорит Мемер когда мы уходим. Мы бродим по славному маленькому парку полному детей и людей и мороженого и шариков и подходим к странному человеку с птицами в клетке, который ловит наш взгляд и вопит привлекая внимание (я повел маму задними улочками Хуареса).  – Чего он хочет?

–  Судьбу! Его птицы предскажут тебе судьбу! Дадим ему один песо и его маленькие птички схватят полоску бумаги и там будет написана твоя судьба!

–  О’кей! Синьёр!  – Птичка клювом выхватывает клочок бумаги из груды бумажек и отдает человеку. Тот со своими усиками и ликующими глазами разворачивает его. Там написано следующее:

«У тебя будет хорошая фортуна с тем кто твой сын который тебя любит. Говорит птиц».

Он отдает нам бумажку смеясь. Поразительно.

71

– Так,  – говорит Мемер когда мы под руку идем по улицам Старого Хуареса,  – откуда могла эта глупая птица знать что у меня есть сын или вообще что-нибудь обо мне – фу какая тут пылища!  – когда эта миллионно миллионнопесчинная пустыня дует пылью вдоль дверей.  – Ты мне можешь это объяснить? Что такое один песо, восемь центов? И птичка все это знала? Ха?  – Как Эстер у Томаса Вулфа,[206] «Ха?», только любовь длится дольше.  – Тот парень с усами нас не знает. А его птичка знала всё.  – Она надежно запрятала птичкин клочок себе в кошелек.

–  Птичка знавшая Жерара.

–  И птичка выбрала бумажку с его сумасшедшим лицом! Ах но люди-то здесь бедные, а?

–  Ага – Но правительство об этом очень сильно заботится. Раньше здесь целыми семьями на тротуарах спали завернувшись в газеты и афиши боя быков. А девушки продавали себя за двадцать центов. У них хорошее правительство после Алемана, Карденаса, Кортинеса[207] —

–  Бедная птичка Мексики? И маленькая мамаша! Я всегда могу сказать что видела Мексику.  – Она выговаривала «Мексе́ка» по-своему.

И вот я купил пинту хуаресского бурбона в лавке и мы отправились назад к американской автостанции в Эль-Пасо, сели в большой двухъярусный «грейхаунд», на котором было написано «Лос-Анджелес», и с ревом рванули в красных сумерках пустыни отхлебывая из пинты на своих передних сиденьях треплясь с американскими матросами которые ничегошеньки не соображали ни в Святой Марии из Гвадалупы ни в Маленькой Птичке но все равно были добрыми парнягами.

И пока автобус гнал по этой пустой дороге среди крутых пустынных холмов и горбов лавы словно по лунному пейзажу, мили и мили опустошения к этой последней слабо проступающей Чиуауаской Горе к Югу или к сухому скалистому хребту Нью-Мексико к Северу, Мемер со стаканчиком в руке сказала:

–  Я боюсь вон тех гор – они пытаются сказать нам что-то – они могут свалиться нам на головы в любую минуту!

И она наклонилась сказать об этом матросам, которые расхохотались, и предложила им выпить и даже расцеловала их в вежливые щеки, и им это понравилось, такая сумасшедшая мать – Никто в Америке никогда не поймет снова что она пыталась им сказать о том что видела в Мексике или в Целой Вселенной.  – Те горы там не просто так! Они там чтоб сказать нам что-то! Такие милые мальчики,  – и она уснула, и всё, а автобус гудел себе дальше в Аризону.

72