Ангелы отпевают всех подряд. Боевик

– Так живой или не живой!?

– Соня! Или уймись, или я брошу трубку! Завтра приедут менты, – немедля звони мне. Тебе скажут где я буду… Не бери в голову, цыпочка моя. Разберемся…

– Ну, я… Да, я ему…

Кисть была новая, краска ложилась отлично, но смотреть надо было в оба: то и дело кисть оставляла черные волоски… Монотонная красивая работа, прямо-таки впитывала беспокойство, освобождая в сердце все больше места для надежды, что Тимочка жив и невредим…

Когда в прихожей нетерпеливо щелкнул замок, Сусанна уже вполне владела собой. Она даже не забыла скинуть прихваченный на работе траурно черный халат, прежде чем в одних трусиках повиснуть на шее… очень! очень, очень! любимого мужа.

Холодным носом Тимофей рылся у Сусанны за ухом, вдыхал запах еще вчера приготовленных к встрече волос и хрипло, загнанно шептал:

– Умираю… Умираю от любви…

– Противный. Как я рада! Всю ночь глаз не сомкнула! И ревела, и таблетки глотала, и в морги звонила…

– Налей холодненького из-под крана попить и марш в койку!

–Ты меня не любишь! Ты…

– Твой запах… Как я спешил к тебе… Мне снился Твой запах… Даже краска не перебила…

Он сильно поцеловал Суси в не накрашенные, чистые от постороннего вмешательства губы… Стал на колени и как к иконе приложился к затвердевшим в разлуке грудям жены…

– Ягодка-клубничка… Какая свежая… Какая душистая ягодка… Затем взасос поцеловал пупок.

– Где ты пропадал целую ночь, – едва отдышавшись от поцелуев, настаивала Сусанна.

– Боюсь признаться… Дай попить… Дай прийти в себя… Не верится, что я – дома, и живой… Душ, и в койку… Нет, сначала на горшок и – в койку!

Тимофей поспешил в туалет.

– А подарки любимой жене? Ты обещал привезти крабов.

Сусанна подняла с пола халат и крадучись приблизилась к сумке с располневшей пумой на боку.

– Поройся в сумке… – Стонущим от удовольствия голосом ответил нависший над унитазом Тимофей. Он любовался толстой золотистой струей, готовой забодать унитаз… Какое просветление, как играет каждая жилка!.. Не где-нибудь под кустом, впопыхах, а дома, священнодействуя…

Когда он вышел из туалета, обнаженная Сусанна, паясничая, извивалась перед зеркалом трюмо. Даже трусишки скинула. Тут же лежал квадратный футляр, оклеенный золотой фольгой. Притихшая Сусанна осторожно примеряла ожерелье, зловеще тлеющее неукротимым огнем порабощения… Какая роскошь! Я-я-язык отнялся… Неописуемая роскошь. И этой красоты он столько раз мог сегодня лишиться…

Сусанна так преобразилась в лучах драгоценностей, что Кровач сначала не узнал ее отражение в зеркале. Повернувшись к нему лицом, в свою очередь, и Сусанна, освещенная восторгом, не узнала его, затрапезного, небритого, отставшего от полета ее радости где-то далеко, в тусклом мире прошлого.

– Отличная бижутерия… – Голос Сусанны был неблагодарно будничным.

Тимофей не мог отвести глаз от сваленных в небрежную кучу перстней, сережек, второго ожерелья и браслета с огромными рубинами… Голодные волчьи отсветы настораживали. Теперь-то ему была безразлична откровенная мания величия ограненных камней. Его удивляло только то, как, несомненно, музейные драгоценности оживали от прикосновений к прекрасной женской груди. Своим теплом груди вытесняли из древних бриллиантов многовековой холод одиночества. Как же они оголодали под замком в вельможных ларцах и музейных витринах…

– Я смотрю, чешская работа… Жаль, несколько старомодна…

– Ошибаешься, Малышка-Су. Камешки доподлинные.

– Брось трепаться, Кровач.

– Ей, ей!

– Держите меня… Мне плохо… – Пискнула Сусанна и бросилась мужу на шею.

– Су-си! Посмотри на меня. Это я! Я приехал… К черту побрякушки! Где твои объятья…

– Милый, прости. Ты сделал мои сны явью. Я не пойму, что со мной происходит. Я не девочка, я мать двоих детей, но не чувствую своего возраста… Это прекрасно…

Бриллианты потакали самообману женщины. Согреваясь на груди женщины, они любовались, как крепнет их магическая притягательность. В прозрачной бессердечности камушков оживала ирония избранников Вечности. Камешкам нравилось превращать обмиравших от счастья поклонниц в послушных зомби своего недоброго блеска.

Боже Всемогущий! Что ты позволяешь себе!? Сусанна всего лишь слабая женщина! Разве мне справиться с ее слабостью!? Одного взгляда на эти ювелирные цацки достаточно, чтобы сердце околдованной женщины, воскликнуло: Мое! И никакого значения уже не имело, что бриллианты чужие! Сердце женщины не интересует, как я завладел драгоценностями. Мое – и все тут! Сусанна сходит с ума! Боже! Ты оставляешь меня наедине с безумной страстью женщины обладать блеском краденых украшений…