Смолкли последние звуки «Богородична плача», этой русской самородной «Stabat mater»[67]
, и в келарне, хоть там был не один десяток женщин, стало тихо, как в могиле. Только бой часового маятника нарушал гробовую тишину… Пение произвело на всех впечатление. Сидя за столами, келейницы умильно поглядывали на Василья Борисыча, многие отирали слезы… Сама мать Манефа была глубоко тронута.– И откуда такую песню занес ты к нам, Василий Борисыч? – с умиленьем сказала она. – Слушаешь, не наслушаешься… Будь каменный, и у того душа жалостью растопится… Где, в каких местах научился ты?
– По разным обителям ту песнь поют, матушка… – скромно ответил Василий Борисыч. – И по домам благочестных христиан поют… Выучился я петь ее в Лаврентьеве, а слыхал и в Куренях, и в Бело-Кринице. А изводу[68]
она суздальского. Отоль, сказывают, из-под Суздаля, разнесли ее по обителям.– Спасибо, друг, что научил девиц «Плачу Богородичну». Много духовных песен слыхала я, а столь сладостной, умильной, не слыхивала, – молвила Манефа. – Много ль у тебя таких песен, Василий Борисыч?
– Довольно-таки, матушка, – ответил он. – Сызмальства охоту имел к ним – кои на память выучил, кои списал на бумагу… Да вот искушение!.. тетрадку-то не захватил с собою… А много в ней таких песен.
– Жаль, друг, очень жаль, что нет с тобой той тетради… – молвила Манефа. – Которы на память-то знаешь, перескажи девицам – запишут они их да выучат… Марьюшка, слышишь, что говорю?
– Слушаю, матушка, – с низким поклоном отозвалась головщица.
Память
святых страстотерпцев Бориса и Глеба 2 (15) мая
Повесть временных лет
(подготовка текста, перевод и комментарии О. В. Творогова)