Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина

Удивился человек: лица просящего не видит – тот лицом в землю уткнулся.

А Никола указал на него и тихо молвил:

– Вот кому ты нужен, – и отошел к сторонке.

Тут глянул спасенный человек в лицо просящему – и побледнел: враг его перед ним стоял на коленях и молил:

– Прости меня, Христа ради, Василий. Меня Бог наказал за вражду к тебе. Я у тебя жену отнял, я тебя ремесла лишил, до нищеты довел, я тебе во всем ворог лютый был. Бог меня наказал: погорел я. Рассеял меня Господь, как я твою жизнь рассеял. Я тебя всюду искал. Найти не чаял. А как заприметил здесь, на бережку, так бегом бежал: не ушел бы ты. Иди к нам жить. Если тебя не приютим, и сами без крова будем. Знаю это верно. Господь надоумил. Не прогневайся: иди к нам жить.

Не встает с земли.

Василий слушал его, слушал, – зашлось у него сердце, и сам пал ему в ноги:

– Я больше тебя виноват. Я горю твоему радовался. Я на пожарище со смехом глядел. Я хуже тебя в тысячу раз. Я бесом на вас улыбался, как вы на пепелище рылись. Прости меня, Бога ради. Коли я вам нужен, буду работать с вами. Веди меня с собой, коли не омерзел я тебе своей злобой.

Обнялись они оба и заплакали. Пошли по дороге в слободку, и только когда отошел уже с полверсты, вспомнил Василий про старика, который вытянул его из воды, глянул назад: никого нет. Взгрустнулось Василию, что и доброго слова не сказал он тому, кто к жизни его вернул. Ужаснулось его сердце, когда припомнил, как тянуло в глубину. Перекрестился он, посмотрел на заходящее солнце, и так оно ему хорошо и кругло показалось, что улыбнулся он своему спутнику и сказал: – Поживем еще, Гриша.

И тот с радостью ответил:

– Поживем, Вася.

8

А Никола ко всенощной в монастырь спешил: завтра праздник большой. И уж занес ногу Никола на соборную паперть – целый день не был он в храме Божием, душа у него по горней обители стосковалась, по Спасовулику пресветлому, – и уж на две ступени поднялся, слышит: кто-то его за ногу держит – не пускает в храм. Обернулся, видит: держит его за полу нищий, грязный, смрадный, ползучий, без ног, в тележке лежит о двух колесах. Не выпускает из рук Николиной полы – и хрипит еле слышно:

– Вези меня, раб Божий.

– Куда мне везти тебя?

– А я укажу. Вези.

Повез Никола тележку, а безногий сидит в ней и указывает, куда везти. Долго вез его Никола, устал, пот по лицу градом закапал. И привез безногого Никола почти к самому кладбищу и ввез в темную лачугу. Безногий говорит Николе:

– Зажги свечу.

Зажег Никола. В лачуге смрадно и тесно. Безногий говорит Николе:

– Вымой меня, раб Божий. Грязен я и вонек. Затопи печь, согрей воду.

Ничего не сказал Никола: нарубил дров, затопил печь, согрел воду, принес корыто. Раздел Никола безногого и ужаснулся его ранам и смраду. Посадил его в корыто и вымыл начисто.

– Чисто ли вымыл? – безногий спрашивает.

– Чисто, – ответил Никола.

– А ну, если чисто, так и сам ты не побрезгуй, моей водицей омовенной умойся. Не успокоюсь я, если ею не умоешься; буду думать, что я грязен.

И умылся Никола водой, омывшей раны безногого. И посмотрел на лицо Николы безногий зорко и пристально, и сказал:

– Вижу, что чист я: лицо твое от моей водицы омовенной освежело, как от ключевой. Словно помолодел ты. Теперь одень меня, да так, чтобы ран моих не потревожить.

Одел Никола безногого во все чистое.

– Ну, теперь двери запри крепче.

Запер двери Никола.

– Нагнись теперь ко мне ухом и слушай, что я тебе скажу. Слова не пророни.

Нагнулся Никола ухом к безногому и стал слушать.

– Видывал я, как ты, раб Божий, маливалея, – говорит безногий Николе. – Ты меня не видал, а я тебя на паперти видел. Вот и прошу тебя, именем страшным Христовым заклинаю. Мук я боюсь, суда страшусь, огня судного опасаюсь, знаю: не умолить мне Спаса на земле, не скинуть моих грехов. Ты в молитве крепок, ты себя, вижу по всему, перед Спасом оправдал, от огня избавил. Что тебе для себя еще трудиться? Бери мое бремя: объяви Спасу, что оно твое, – он мой огонь твоей росой заросит. Все бери, ничего не опусти.

И стал безногий Николе свои грехи сказывать, за годом год, день за днем, грех за грехом, все, великие и малые. И открыл Николе безногий про себя, что он – великий грешник и душегубец: был в татях, был в разбойниках, кровь человеческую проливал, церкви Божии грабил и ног лишился на худом деле – гнался с разбоем за проезжим в санях, да на всем ходу вывалился из саней, заблудился в поле и отморозил себе ноги, пришлось их отнять. Но и после того, как ног лишился, не отставал от разбоя: держал притон разбойный, и только, как пошло гнить все тело, напал на него страх и ужас, и велел он положить себя в тележку и возить по монастырям.

И когда открыл безногий все свои грехи, великие и малые, все до единого, и переложил их все на Николины плечи, молвил Николе:

– Все тебе сказал. Что сказал, то все и бери на себя. Я и Спасу так скажу: не с меня, а с раба твоего верного взыщи, а мое дело – сторона. А теперь, раб Божий, вынь меня из тележки, положи на постель: я отходить начну.

Положил Никола безногого на постель и видит: отходит. Только и сказал безногий:

– Прости, раб Божий, – и умер.