Ангелы приходят и уходят

— Слышь, Тамарка! — сказал Ковалев. — Ты не грусти. К лекциям надо относиться так, как они того заслуживают. Это к людям надо относиться внимательно. Личная жизнь куда важнее, а?

Березкина взглянула на него огромными серыми, слегка косящими глазами, ничего не сказала, отвернулась. Когда она снова стала писать, рука у нее слегка дрожала.

— Тамарка, ты чего?

— Ничего.

Она резко отодвинулась от него. Упал портфель и звякнул. Лектор даже не поднял головы.

Ковалев пожал плечами, стал дальше изучать наскальное творчество студентов.

«Стоят две бабы. Одна:

— Ты по любви отдалась, или за деньги?

Другая:

— Конечно, по любви. Три рубля разве деньги?»

Дальше следовал отрывок из «Руслана и Людмилы» про Голову. Потом рисунок Головы. Потом глупый мат. Потом объявление о знакомстве: «Группа мальчиков с физфака снимет группу девочек с филфака».

В перерыве Ковалев вышел покурить. В коридоре курил лектор — маленькие глазки за толстенными линзами очков, ярко-красная отвисшая нижняя губа, плечи и воротник пиджака осыпаны перхотью.

— Вы правда думаете, что социализм в целом эффективнее капитализма? — спросил Ковалев.

Лектор искоса посмотрел на Ковалева.

— В целом — да.

— А мне кажется, нет.

— Хм, — оживился лектор. — Ну вот допустим, что лучше: есть деньги, а купить нечего, но со временем будет, или денег нет, а витрины ломятся?

— Лучше, когда денег нет.

— Почему же? Товар-то когда-нибудь все равно появится.

— А если денег нет, их можно заработать, — сказал Ковалев. — Продать свою рабсилу. К тому же, учитывая наши очереди, товара можно и не дождаться.

— Хм! — сказал лектор. — Действительно, подумать тут есть над чем. Но рабсилу продать не так-то легко. В условиях конкуренции. Кризис, безработица. Человек предоставлен самому себе. Неплановая, анархическая система хозяйствования… Нет, вы не правы, вы подумайте!

Прозвенел звонок и Ковалев не успел сказать, что он уже подумал.

Березкина поднялась, пропуская Ковалева на его место, молча глядела прямо перед собой.

Второй час тянулся бесконечно долго, Ковалев вдруг подумал, что у входа его сейчас ждет Ирка, — и забеспокоился. Поминутно стал поглядывать на часы. Березкина посмотрела на него осуждающе.

— Слушай, Тамарка, — шепнул Ковалев, испытывая гадское чувство, — а ты хоть раз с лекции сбегала?

— Нет… — испуганно прошептала она. — А что?

— Да вот хочу тебе предложение сделать: давай вместе сбежим!

Она покраснела. Потом ответила беззвучно, одними губами:

— Сегодня после лекции собрание комсомольское…

— А мы и с собрания сбежим. Чего там делать? Муть одна.

— Так нельзя… — с запинкой прошептала Березкина.

«И если соблазнишь кого из малых сих…» — вспомнил Ковалев суровое предостережение, вздохнул и сказал:

— Ну, как хочешь. А я сбегу.

— А как?

— Сейчас увидишь… — Он вырвал из тетради страницу и написал: «Извините, мне нужно срочно уйти!». Свернул листок, написал сверху: «Вниз, лектору», перегнулся через парту и разбудил сладко спавшую Лариску:

— Передай вниз.

Проследил, как записка, двигаясь зигзагами, путешествует к кафедре, за которой, согнувшись крючком, бормочет лектор. Вот записка достигла нижнего ряда, кто-то поднялся, подошел к возвышению, на котором стояла кафедра, положил записку перед лектором.

— Научно-техническая революция в условиях Запада постепенно разрушает капиталистический способ производства, углубляя общий кризис… — тут он заметил записку и умолк. Пока он читал ее и усваивал, Ковалев собрал вещи, подмигнул Березкиной. Березкина покраснела так, что даже слезы выступили. Лектор поднял голову и внятно сказал:

— Э-э… Пожалуйста. Тот, кто написал записку, может выйти.

Ковалев сбежал вниз, сказал лектору — «Спасибо!» — и выскочил за дверь. Торопливо оделся и пошел к выходу.

* * *

Перед главным корпусом университета было пусто и темно. Ковалев еще раз недоверчиво огляделся по сторонам и убедился, что предчувствие его обмануло. А ведь он так ясно представлял себе, как Ирка прохаживается перед входом, посматривая на часы…

«Может быть, еще просто рано? — подумал он с надеждой — Может быть, она расписание смотрела, и знает, когда лекция заканчивается?».

Свернул с главной аллеи, смел снег со скамейки, сел.

Из-за деревьев доносился шум улицы, а здесь было тихо и печально. По аллее прошла шумная группа студентов. Ковалев глянул на часы — занятия кончались. Он расслышал звонок, донесшийся из здания. Спустя минуту-другую из дверей выкатилась целая ватага, захрустел снег под множеством ног.

Потом аллея опустела, в здании стали гаснуть окна. Ковалев сидел и уговаривал себя: «Ну, не может же такого быть. Ведь я так ее жду. Неужели она не чувствует, не понимает?»

Прошло еще какое-то время. Ждать было уже бессмысленно.

Он шел по проспекту мимо старинных зданий, мимо памятника Ленину, который подсвечивали прожектора, мимо большого магазина и еще дальше, и еще… И вдруг замер. Впереди, в толпе, мелькнула знакомая фигура, знакомое пальто.

— Ирка?.. — машинально позвал Ковалев.

Из Дома офицеров вышел военный и строго посмотрел на него.