Ангелы спасения. Экстренная медицина

Менингит оказывает влияние на ткани, прилегающие к позвоночному столбу, и распространенным симптомом заболевания является неподвижность и боли в шее. В данном случае их отсутствие нисколько не обнадеживало: в войне сражаются обе стороны, и если одна молчит, это обычно означает, что она сложила оружие. Точно так же сохранение подвижности шеи могло быть вызвано не отсутствием инфекции, а неспособностью организма бороться с ней.

Так оно и оказалось, и я ничего не мог с этим поделать.

Я спросил, кто сегодня дежурит в интенсивной терапии.

Сестра посмотрела на доску у меня за спиной.

– Доктор Тристан.

– Спасибо, – ответил я и пошел к посту, чтобы ему позвонить.

Доктор Тристан был дома и немедленно ответил на мой звонок. Я рассказал, что у нас происходит. Он спросил только:

– Может, стероиды?

– Я уже дал роцефин, но сейчас добавлю и их.

Он сказал, что приедет как можно скорее и сделает люмбальную пункцию (забор спинномозговой жидкости, позволяющий установить, есть ли у пациента менингит), а потом повесил трубку. Я скомандовал сестре ввести больной 10 мг декадрона. Вряд ли это могло изменить ситуацию, но стероиды достаточно широко применяются, лекарство не могло ей навредить, а я готов был хвататься за любую соломинку.

Тут подошла сотрудница по связям с родственниками пациентов.

– Здравствуйте, Пол, – сказала она, – приехали ее мать и сестра. Я посадила их в комнату ожидания; вы готовы с ними поговорить?

Я отодвинул телефон и взглянул на нее. Потом ответил, без улыбки:

– Зависит от того, что вы подразумеваете под «готов».

– Я понимаю, – вздохнула она и похлопала меня по руке. – Пойдемте?

Дежурная медсестра должна была сообщить доктору Тристану, когда он приедет, что я разговариваю с семьей пациентки. Идти было недалеко – зал ожидания находился прямо за углом.

Очень тяжело сообщать людям плохие новости. В то же время, это одна из важнейших составляющих моей работы. Мне предстояло сообщить семье девушки, что у нее очень опасная болезнь, которая к моменту госпитализации зашла, к сожалению, уже далеко. Они пока этого не знали, но, по сути, в этот самый момент превращались в жертв страшной семейной трагедии: смерти ребенка. В таких ситуациях человек сначала ощущает скорбь, а за ней приходит гнев.

Родные начинают гадать, что сделали не так – и что сделали не так другие. Такие ситуации могут подрывать семьи, разрушать жизни людей, близких к умершему. Пациент умрет, а семья останется, и то, что я скажу, может сильно повлиять – к лучшему или к худшему – на то, как они справятся со своим горем.

В зале ожидания оказались две женщины. Одна была матерью пациентки, вторая – сестрой. Обе сидели рядышком на диване. Я присел в кресло напротив.

Сначала я представился и пожал им руки.

Потом поинтересовался, не нужно ли им что-нибудь. Может быть, стакан воды или чашку кофе? Они покачали головами.

Я спросил, понимают ли они, что происходит. Порой меня поражает, насколько представления родственников о случившемся отличаются от моих. Особенно когда речь идет о жизни и смерти. Естественно, они не представляли себе всей опасности положения[9].

Я попросил рассказать, как развивалась болезнь: когда у пациентки заболело горло? Что произошло потом? Почему они решили вызвать скорую?

И снова ничего удивительного. На боль в горле они особого внимания не обратили, но утром из-за температуры и плохого самочувствия мать посоветовала ей остаться дома. К полудню дочери стало хуже, а температура не снизилась, поэтому она дала ей тайленол. Сказала лежать и позвать ее, если будет нужно. Дочь лежала тихо, и мать решила, что она спит, поэтому не стала ее беспокоить. Только когда вторая дочь вернулась домой, они зашли в комнату и увидели, что больная совсем плоха.

Дальше настала моя очередь.

Много лет назад, проходя ординатуру по педиатрии, я присутствовал при разговоре гематолога с родителями пятилетнего мальчика, у которого обнаружили лейкемию, а это, с учетом возможностей медицины того времени, значило неизбежную смерть. Сообщив им об этом, он еще час рассказывал о всевозможных «но»: но на данный момент мы можем давать ему лекарства, способные вызвать ремиссию; но ремиссия иногда продолжается весьма длительное время; но за это время могут появиться новые методы лечения; но мы сделаем все, что в наших силах. И, самое главное, дал им почувствовать, что постоянно будет рядом.

Он не лгал. Он сообщил горькую правду, а потом дал всю надежду, какую только можно было дать.

Я тоже начал с плохих новостей. Сказал, что у пациентки очень опасная и тяжелая инфекция. Сообщил название болезни – менингококцемия. Рассказал, что она быстро прогрессирует, чревата серьезными последствиями и зачастую смертельна. Не скрыл, что болезнь зашла далеко и обратить ее вряд ли удастся.