Ангелы уходят не прощаясь

— Я? Чем же?

— Тем, что приехали. Не поверите, когда я книгу вашу читала — обрыдалась вся. Особенно, когда Лиза умерла.

— Спасибо за добрые слова.

— Спасибом сыт не будешь. У меня для вас подарок.

И с этими словами она полезла в огромную сумку, которую я поначалу не заметил. Женщина долго чем-то шуршала, а затем с торжествующим: «Вот она, родненькая!» — извлекла из сумочных глубин бутылку с какой-то светло-коричневой жидкостью.

— Что это? — спрашиваю.

— Как что? Самогон. Мой самогон.

— Спасибо.

— Пейте на здоровье и пишите еще, нам на радость.

— Так вот сейчас и выпьем. Володя, — обращаюсь к прокурору, — давайте разольем на всех. Он потянулся было за бутылкой, но моя собеседница остановила его:

— Отставить!

— Почему? — спрашиваю.

— Как почему? — искренне удивилась она, — Перебьются. Мой самогон самый лучший в Брейтово. Это только для вас. Пейте!

— Что, прямо сейчас?

— А то когда же? Чтобы не подумали, будто хвастаюсь.

Делать нечего, наливаю в свою рюмку ее самогон. Под взглядом ее одновременно влюбленных и требовательных глаз, выпиваю все до дна. Крепкий! Хочу что-нибудь положить в рот, но не успеваю. Женщина, по-прежнему не убирая ладонь из-под подбородка и не сводя с меня глаз, спрашивает:

— Почему молчите?

— ?!

— Молчите, говорю, почему? Ведь вижу, что понравился.

— Кто?

— Какие вы, писатели, в реальной жизни бестолковые! Самогон, кто же еще?

— Понравился.

— Я же говорила… Тогда почему не спрашиваете?

— Господи, о чем?

— О рецепте. Меня все спрашивают, а я никому не даю. А для вас сделаю исключение.

Разумеется, я спросил у женщины, каков же рецепт такого чудесного самогона. Уже через минуту понимаю, что передо мной настоящий поэт этого напитка. Она с таким упоением стала рассказывать, сколько нужно добавить лаврового листа, ванили и чего-то там еще, что я успел подать знак прокурору, и тот быстренько разлил содержимое бутылки на всех. Я был спасен.

Прошел год. Я снова в Брейтово. День города. Думаю, вам не надо объяснять, что происходит в такие дни. Толпы людей вокруг, гремит музыка, люди торгуют, покупают, развлекаются… Я несколько рассеян — не люблю толпу, да и выступать скоро. Вдруг каким-то боковым зрением вижу, как в моем направлении, рассекая людское море столь же уверенно, как ледокол крушит лед, движется женщина. Лицо до боли знакомое. Где я мог ее видеть?

— Арсений Васильевич, приехали? Вот утешили, так утешили!

И я мгновенно все вспомнил. В руках женщины все та же огромная клеенчатая сумка. Мы мило беседуем, как вдруг она спохватывается:

— Что это я стою? Я же вам заказ принесла.

— Какой заказ?

— Не какой, а чей. Ваш.

— Мой?

— Ох, уж эти писатели! Сами же просили…

И с этими словами женщина полезла в свою бездонную сумку, долго там чем-то шуршала, а потом достала… Вы догадались, друзья, что она достала?

— Бутылку самогона! — ответил писателю дружный женский хор.

Только Татьяна Ивановна что-то писала на салфетке. Когда смех утих, она подняла глаза на писателя:

— Арсений Васильевич, простите, можно уточнить: лавровый лист — правильно? Ваниль… А что еще?

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную.