Ангелы уходят не прощаясь

А вот отцу к пятидесяти. И — первая седина. И опять из-за него, непутевого сына. Не поступил первый раз в университет — и рванул на юг, в археологическую экспедицию. Денег хватило только на билет до Анапы. Заработанное пошло на билет в обратную сторону, оплату еды, точнее, завтраков. Но он был счастлив. Раскапывал днем древнегреческий город, а вечером, вернее ночью, плавал в море по лунной дорожке в сопровождении дельфинов. Как же назывался тот рыбацкий поселок, в котором жили рыбаки — греки? Точно, Джемете. А как звали ту девушку, он уже не помнит… Дома Арсений появился только через месяц. Родители уже подали во всесоюзный розыск. Он просто побоялся им позвонить. Смалодушничал. Как потом малодушничал много-много раз. Боялся обидеть, а обижал еще больнее. Не хотел ранить, а рана оказывалась еще глубже… Отец именно тогда и поседел…

А потом другие лица. Их много. Девушки, мужчины, женщины. Он узнавал их, а они улыбаясь смотрели на него. С кем его сводила судьба, с кем пил, делил последний кусок хлеба, делил кров и даже постель. И кого забывал… Да, тут не только малодушие, здесь много чего другого. Но ведь исповедовал это, а потом опять по-новому. Скольких, оказывается, «приручил», а потом легко уходил в сторону. Но ведь не легко… не всегда легко… Не ври! А ведь права девочка, права во всем. А вот это кто? Боже, помоги мне вспомнить ее. Таня, точно, Таня! Москва, медицинская клиника и ты, исстрадавшийся и уже ни во что не верящий, решающийся свести счеты с этим миром. И вдруг мимо проходит она. Случайно. Случайно? И — смотрит в твои глаза. И заходит к тебе в палату. А ведь даже фамилии не знаешь, неблагодарный… Почему вздрогнула Наташа? Она молчит, у меня закрыты глаза, но я чувствую, я вижу, как девушка вздрогнула. Значит, слово произнесено. Кто не благодарный — я?! Я. Точно — я… Перед родителями, близкими, друзьями, мужчинами и женщинами… Перед Богом? Нет, это не правда. Я же молюсь… Точнее, читаю правила… Не каждый день, конечно, бываю занят… В церковь хожу. Ну, ведь хожу же! Ну, не каждую неделю, но ведь не я один такой… Открыть, открыть глаза, сбросить наваждение… А в мозгу бьет, словно дятел — желна по плати дерева: не-бла-го-дар-ный. Какое странное слово, как же он это не замечал? Дар — не во благо? Почему? Почему?

Наташа опять вздрогнула. Маловер. Кто? Он?! Нет, ему легко доказать, что… Легко? Покровский открыл глаза. Девушка смотрела на него, как будто… Как будто? Она на самом деле все слышала, хотя Арсений не проронил ни слова.

— Маловерный?

Кивок головы, едва заметный, скорее — движение ресниц. Господи, а ведь Наташа права! Во всем — права. Как же там сказано? Если с горчичное зерно будет вера — и горы сможешь передвигать. А ты… утром встаешь, и думаешь, нет не так — беспокоишься, тревожишься… А получится ли то, а успеется ли сделать это… И как доживу до получки, и сколько книг продам на встрече. И почему колет в боку? Какие горы! Какое зерно! Маловер, право слово, маловер.

— Эй, народ, не зная вас, подумала бы, что вы медитируете.

В дверях стояла Елена.

— Все хорошо, Леночка, — сказала Наташа.

— А почему глаза на мокром месте? Ой, да и у вас, Арсений, тоже.

— Разве?

— Леночка, нам нужно очень много сказать друг другу.

— Ну и как? Сказали?

Покровский и Наташа переглянулись.

— Кто будет отвечать? — улыбнулся Покровский девушке.

— Я. Чуть попозже мы сядем под лампой — и я все расскажу.

— А мне надо идти.

— Может, поужинаете с нами, Арсений?

— Нет, спасибо. Пора и честь знать. А то уже столоваться стал у вас. Да и дел, правда, много.

— Каких дел? Вечер на дворе. Завтра — воскресенье.

— Вот именно. Надо будет до завтра вымолить прощение у матушки Евфалии. Поросенок, это я про себя — на несколько дней исчез и даже не предупредил человека. Потом написать письмо родителям. Потом высплюсь. В воскресенье хочу на службу в храм сходить, отец Леонид будет служить. Ну, и дай Бог завтра напишу рассказ про Таню.

— Про какую Таню?

— А вот когда напишу, обязательно узнаете.

— Ловим на слове…

— Я же говорила, живите сколько хотите… Арсений Васильевич, случилось что?

— Случилось, матушка… Только у вас своих забот хватает…

— А вы не переживайте. Другое дело, если говорить не хотите.

— А что говорить? Утром встал, одному юному созданию чуть ли не лекцию готовился прочитать. А в результате…

— А в результате?

— В свою душу вдруг заглянул.

— Вот оно как…

— На самое дно душеньки своей…

— И?

— Если совсем коротко: ужас.

— А может, просто вы впечатлительный такой. Завтра утром встанете, солнышко выглянет, все в другом свете покажется?