17 мая Писемский был приглашен в дом канцлера Бромлея, чтобы там повидать «невесту». Примечательно, что сцену «смотрин» английские и русские источники описывали по-разному. Горсей рассказывал: «Королева приказала представить им (послам) возможность увидеть леди, которая в сопровождении назначенного числа знатных дам и девушек, а также молодых придворных явилась перед послом в саду Йоркского дворца. У нее был величественный вид. Посол в сопровождении свиты из знати и других лиц был приведен к ней, поклонился, пал ниц к ее ногам, затем поднялся, отбежал назад, не поворачиваясь спиной, что очень удивило ее и всех ее спутников. Потом он сказал… что для него достаточно лишь взглянуть на этого ангела, который, он надеется, станет супругой его господина, он хвалил ее ангельскую наружность, сложение и необыкновенную красоту. Впоследствии ее близкие друзья при дворе прозвали ее царицей Московии»[100].
Между тем, Ф. Писемский в своем дневнике изображал «невесту» не столь восторженно: «Княжна Хунтинского Мария Хантис ростом высока, тонка, лицом бела, глаза у нее серые, волосы русые, нос прямой, на руках пальцы тонкие и долгие». О «приятности» и красоте Мэри Гастингс, как мы видим, посол не обмолвился ни словом, из чего Цветаев делал вывод о «неправдоподобности рассказа Горсея»[101].
Как бы то ни было, но вскоре послы получили портрет Мэри Гастингс, после чего отправились на родину. С ними ехал новый английский посланник Джером Боус, который, по мнению Горсея, «не имел никаких других достоинств, кроме представительной внешности»[102]. Боус вез с собой письмо Елизаветы, датированное маем 1583 г. В нем говорилось о том, что королева поручила своим советникам «войти в рассуждение» по вопросу о «союзе оборонительном и наступательном». Затем она обращалась к вопросу торговли, выражая надежду, что торговли ее подданных «во всех без изъятия пристанях Двины, а также во всех частях северного ее прибрежья… будет слишком исключительно присвоена обществу наших купцов, ведущих торги с этой частью владений царя». При этом Елизавета подчеркивала: «Мы просим лишь то, что им уже даровано сказанному обществу, в уважение больших издержек, понесенных оными при открытии этой торговли. Мы надеемся, что царь примет таковую нашу просьбу в уважение, окажет такую милость нашим подданным, чтобы их льготы в этом отношении не уменьшились, но напротив получили подтверждение, как того требует доброе между нами согласие». Королева сетовала, что в последние годы ее купцы «подверглись некоторым утеснениям и особенно некоторым сборам, а именно: в первый год — 1000 рублей, а в последние года — 500 рублей ежегодного налога в противность всем их привилегиям». Подобное положение вещей явно не устраивало Елизавету и она поручила посланнику принять на себя «ходатайство об уничтожении таковых новых налогов». Далее королева подтверждала свое обещание принять царя в Англии, если ему понадобится политическое убежище. Она также просила посланника узнать у царя его мнение по поводу посредничества Англии в урегулировании отношений Московии со Швецией.
Высказав царю таким образом свое мнение «о дружественном договоре», королева обратилась к просьбе царя, с которой он обратился к ней через посланника относительно брака. Елизавета настоятельно рекомендовала Боусу сделать все возможное, чтобы отклонить данную просьбу царя. Она советовала посланнику поставить в известность Ивана о том, что «предложенная девица впала в такое расстройство здоровья, что остается мало надежды на возвращение ей сил, потребных для царского сана, особенно в виду продолжительного и трудного путешествия, которое бы ей пришлось совершить, если бы, по донесению посланника и по рассмотрению ее портрета, царь захотел бы продолжать это дело». Далее королева совершенно откровенно заявляла: «Нам угодно, чтобы вы употребили лучшие, какие можно доводы к отвращению его от этого намерения, представили бы ему слабосилие девицы даже в самом здоровом ее положении и другие затруднения, которых можно ожидать со стороны девицы и ее родственников: они едва ли согласятся на столь дальнюю взаимную разлуку»[103].